В Израиле — „таки-бац-бубер-бум“.
В Англии — „клик-о-клик“ (в Шотландии — „глюк-о-клок“.)
В Ирландии — „бла-бла-бла“.
В Аргентине…»
Андрей перевел взгляд в самый низ страницы, где длинные столбцы перечислений заканчивались коротким заключительным абзацем:
«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России — „там-там“. Так и кажется, что их стук указывает в какую-то светлую зоревую даль — там она, там, ненаглядная…»
В дверь постучали, и Андрей рефлекторно схватился за рукоять замка, чуть не свалившись с унитаза.
— Скоро ты там? — спросил голос в коридоре.
— Сейчас, — сказал Андрей и смял газету в неровный ком.
«Там-там, — стучали колеса под мокрым заплеванным полом, — там-там, там-там, там-там, там-там, там-там, там-там, там-там…»
В соседнем вагоне была пробка — там шли похороны. Мимо пропускали, но толпа двигалась очень медленно, подолгу застывая на месте.
— Бадасов умер, — сказал рядом чей-то голос.
Перед Андреем стояла неспокойная девочка с огромными грязными бантами в волосах. Стуча кулаком в стекло, она глядела в окно, иногда поворачиваясь к стоящей рядом матери, одетой в турецкий спортивный костюм.
— Мама, — спросила вдруг она, — а что там?
— Где там? — спросила мама.
— Там, — сказала девочка и ткнула кулаком в окно.
— Там-там, — с ясной улыбкой сказала мама.
— А кто там живет?
— Там животные, — сказала мама.
— А еще кто там?
— Еще там боги и духи, — сказала мама, — но их там никто не видел.
— А люди там не живут? — спросила девочка.
— Нет, — ответила мама, — люди там не живут. Люди там едут в поезде.
— А где лучше, — спросила девочка, — в поезде или там?
— Не знаю, — сказала мама, — там я не была.
— Я хочу туда, — сказала девочка и постучала пальцем по стеклу окна.
— Подожди, — горько вздохнула мать, — еще попадешь.
Пьяные проводники наконец управились с подстаканником, труп шмякнулся о землю, подпрыгнул и покатился вниз по откосу. Вслед полетели подушка, полотенце, два красных венка и мраморное пресс-папье — покойный, судя по всему, был человек заметный.
— Я хочу туда-а, — пропела девочка на несуществующий мотив, — там-там, там-там…
Мать дернула ее за руку, приложила палец к губам и, сделав страшные глаза, кивнула на толпу скорбящих. Заметив, что Андрей смотрит на девочку, она подняла на него глаза и чуть выгнула брови, как бы приглашая на вершину годов, прожитых неким абстрактным Вахтангом Кикабидзе, чтобы снисходительно улыбнуться оттуда трогательной детской наивности.
