— Да, к Степану Викентьевичу.
Ирка ходила по комнате, бросая взгляды в зеркало — то ли ее волновало возможное появление пятен на белом шелке, то ли просто кайфовала оттого, как на ней сидит новое платье.
— И вы с ним займетесь «холодным сексом»? — я пытался проверить степень собственной выдержки.
Мне удалось почти ничего не почувствовать: я привык.
— Ой, слушай! — фыркнула она. — Я же тебе все уже объяснила. Я с ним не кончаю.
Тут в ней, похоже, все же что-то шевельнулось, потому что она снова спикировала на кровать и произнесла с доверительной интонацией:
— Послушай. Мне с тобой хорошо, — она даже положила палец мне на ладонь, такой показатель близости — прикасаться к партнеру уже после того, как физическая часть общения завершилась.
— Мне с тобой хорошо, а с ним — просто. Но ты же понимаешь. Степан Викентьевич много работает. Больше, чем ты, когда занимаешься… Чем, ты говорил, по жизни занимаешься?
Я, конечно, не говорил, чем занимаюсь по жизни, да ей это и не интересно. Я махнул рукой, мол, продолжай, давай не будем о мелочах.
— Из-за того, что он много работает, мы с ним в принципе не разговариваем. Только вот этим занимаемся и все. И я не кончаю. Я вообще только с тобой кончаю, я же сказала. А со всеми остальными — решаю вопросы. Вот скажи, ты бы мог мне такое платье купить? А? Мог бы?
Нет, очевидно, что я не мог бы со своих мелких барыжных ходок, с собственного мелкого наркотрафика, покупать ей Prada. Прибыльность торговли мовой сильно преувеличена. Вот если бы я занимался, как Степан Викентьевич, сбытом остатков российской нефти — был бы другой разговор. Торговля родиной — всегда в чести.
— Вот видишь! Мы с тобой — на равных, а с ним у меня shopping-sex. Мы после этого всегда едем в маркет, так он благодарит меня. Потому что я должна хорошо одеваться, чтобы ты меня хотел, вот как сейчас.
Эту пластинку, которую она сейчас включила, я уже слышал и хорошо знал каждую ноту. Поэтому просто встал, помог ей собраться, спустился во двор (полторашки с пивом под креслом дяди Саши уже не было: хоть к кому-то сегодня пришло простое и ничем не омраченное счастье) и стоял рядом с Иркой в ожидании такси.
— Пока, моя… — я хотел сказать «любимая», но она просила не называть ее «любимой».
Потому что считает «любовь» морально устаревшим явлением, которое сейчас в принципе уже не встречается. Потому что, как она говорит, «изменился мир, изменились люди». Поэтому я закончил фразу так: «Пока, моя Ирочка!»
