От раздумий Владика отвлек голос Цента.
– Так, с монстром разобрались, – произнес он, пристально глядя на бледного и сырого Владика. – Теперь давай разбираться со всем остальным.
– С чем? – пискнул Владик.
– С тем, например, где канистры с водой. Где они, Владик?
– Кажется, я забыл их там.
– Прекрасно. А дробовик? Ты ведь брал его с собой? Ты принес его обратно?
Владик отрицательно мотнул головой.
– Подведем итог, – предложил Цент. – Воды нет, ружье потерял, сам выпачкался, как свинья, и поднял всех на уши своими галлюцинациями. Что все это значит?
– Что? – заинтересовалась Машка.
– А то, что кто-то сегодня пойдет ночевать к Ивашке. Бери, Владик, подушку, одеяло, эту ночь проведешь в погребе. Не бойся, ты будешь не один. Ивашка составит тебе приятную компанию.
– Так, все, хватит, – решительно произнесла Машка. – Владик, снимай с себя всю одежду, она насквозь сырая и грязная. Переоденься в сухое.
– Как переоденешься, начинай готовить ужин, – добавил Цент, злобно поглядывая на съежившегося жалкого программиста. – И только попробуй еще раз заикнуться о каких-то воображаемых монстрах. А завтра, рано поутру, ты пойдешь к роднику….
– Нет! – в ужасе выпалил Владик.
– Пойдешь к роднику, – продолжил Цент, не обратив внимания на его выкрик, – заберешь канистры с водой, и найдешь дробовик. Не найдешь, можешь прямо в роднике и утопиться. Потому что иначе я тебя точно к Ивашке пристрою. Клянусь святыми угодниками, великомучениками и всем небесным воинством – так и будет.
Владик смотрел на Цента испуганными глазами. От одной мысли, что он вновь вернется в то страшное место, ему делалось нехорошо. Но, в то же время, он знал, сколь опасно перечить Центу. Тот подобного не терпел ни от кого, и действительно мог наказать за непослушание самым страшным образом, в том числе сбросив его в погреб к Ивашке.
– А теперь переодевайся и готовь ужин, – приказал Цент, после чего развернулся и пошел в свои апартаменты. Машка утешительно погладила Владика по спине и тоже вернулась в свою кровать, дабы продолжить борьбу с простудой безотказным постельным режимом.
Владик остался один, растерянный и жалкий. Здесь, в доме, за надежно запертыми дверями, его взяли сомнения – видел ли он что-то у родника? Или все это просто видение на почве не покидающих его голову дум о всякой чертовщине? Да и то ощущение чужого взгляда у кладбищенской ограды могло быть вызвано тем же. Он ведь всегда был излишне впечатлительным, даже фильмы ужасов смотрел только с включенным светом.
