Краснофлотцы миновали центральные, ярко освещенные улицы Неаполя, роскошные витрины магазинов и спустились в узкие, устланные большими плитами улички бедноты. Шибануло в нос прелостью и гнильем. На протянутых из окон через улицу веревках сушилось непростиранное дырявое белье. Внизу копошились чумазые курчавые ребятишки.
На каменных ступеньках домов сидели, уныло беседуя, прельщенные ночной прохладой, исхудалые люди.
Даже песни здесь грустны, и гитары особенно печально говорят о черных бесконечных днях. И как единственный протест, как крик о мщении, на многих стенах, высоко, чтобы не могли стереть вездесущие руки фашистов, черными буквами было написано:
VIVA LENIN!
Может, поэтому и оживляются худые лица при виде советских моряков, и вырываются крики приветствий из темноты:
— Viva Mosca! Viva il bolscevico[29]!
Мишка широко открытыми глазами впитывал в себя эту жуткую правду. Сзади, разморенный от впечатлений и жары, плелся Гришка.
Кок направо и налево разбрасывал приветствия на ломаном портовом языке.
Ребята с коком только что завернули за угол, как ярко загорелись огни, завертелось все в музыке, в пляске, в лихорадочном звоне гитар.
Есть в Неаполе улички, сплошь занятые дешевыми кабачками. Здесь гуляет все ночи напролет матросня всех национальностей, чтобы в вине и лихорадочном весельи на минуту забыть кошмарную работу на великолепных трансатлантиках[30] или на залитых цементом «купцах»[31]. Все деньги, потом и трудом заработанные за месяцы проживаются там в одну ночь. Кого только нет в кабачках!
Подвыпившие англичане пляшут рег-тайм, французы в обнимку с неграми аплодируют им; в других кабачках пьяные до отчаяния белесые норвежцы поют стуча в такт здоровенными ножищами.
Раскрытые настежь двери кабаков выбрасывают на улицу галдеж и песни на всех языках мира.
— Ух, как весело, дядя Остап! — не удержался Гришка.
Кок тихонько вздохнул.
— Это веселье, Гришуха, пьяное. Нужда веселится, нужда и поет, а подсвистывает им обоим матросское горе. Ох, и корявая же у них житуха!
— Дядя Остап, пить хочется; я зайду вон туда, лимонаду выпью. Догоню, ты не бойся!
— Ну, крой, испанец, ступай, Гришуха, только смотри по сторонам, не сядь на мель.
— Н-ну! Небось, не маленький. Пора бы вам, товарищ Громыка, привыкнуть к этому!
