Брови так же, как у отца, сдвинулись на переносице, лицо стало суровым. Собрав последние силы, двинулся он опять к трапу. Корабль круто накренился. В двух шагах от Гришки грохнулись ящики и разбились о палубу трюма. Из них посыпались сухари и банки с консервами.
Одна из банок разбилась, и консервированное мясо потекло на сухари, распространяя ни с чем не сравнимый запах пищи.
Гришка рванулся к сухарям, сгребая их жадными руками, совал в рот. Гудящая темнота закрывала глаза. Откуда-то донеслись отрывки музыки и незнакомой песни. Гришкины пальцы разжались, выпустив ненужные теперь сухари…
Волнение медленно утихало.
В затхлом трюме совсем перестал стонать Мишка. На груде сухарей и разбитых банок распластал руки рыжий мальчуган. Пламя упавшей на мешки свечи лизнуло дерюгу, чадный огонек пополз зловещими змейками.
Дым тяжелыми клубами крутился в душном трюме. Большой пес положил лапы на плечи распростертого мальчугана и, задрав кверху окровавленную морду, жалобно завыл.
В кубрике переодевалась сменившаяся вахта. Люди радовались. Наконец-то, после четырехчасовой напряженной работы можно будет развалиться на койке, раскинуть уставшие руки и заснуть до зари. Грузно вздыхая, словно устав, стихал шторм. Шипя сползали волны по черным стеклам иллюминаторов, и душный воздух кубрика был так крепок и тяжел, каким он бывает в маленьком помещении, где напиханы отдыхающие после работы здоровые люди. На двухэтажных нарах копошились голые тела. Раскачивалось от качки белье, повешенное для просушки. Звенели кружки в шкафах.
Сегодня стоял вахту в кочегарке кок Громыка, старый матрос царской, каторжной службы, — горячей пищи в шторм не варилось.
Громыка был сшит крепко, добродушен и совершенно лыс. От кухонной сытной специальности отрос у него живот, заплыли жирком шея и добродушные серые глазки.
Маленький, кривоногий, пухленький и всегда веселый, он скорее напоминал клоуна из провинциального цирка, чем старого просоленного моряка.
Не веря ни в бога ни в черта, кок был очень нежен и сентиментален. Рундук[8] у него был полон пустяками из заморских стран. Накопить деньжонок, уйти в деревню, выстроить домик, жениться и обзавестись детьми было его заветной мечтой. К детям он питал особую любовь: в каждом порту оделял сладостями чужих, мечтая о своих, будущих.
— Ну, и штормяга, товарищи, чтобы у него огня на яичницу не хватило! Неладное, вообще, творится что-то. Ходит разговор по кубрикам о кепке, о собаке и еще о чем-то. Какая-то тут подливка есть. На первое — ящик с солью псиной вонял, на второе — Котенко кепку чужую нашел, детскую, еще в Архангельске, на третье — возню в трюме сам слыхал, стенка-то эвона. Рычит что-то, возится там. Неладное с самого начала: отошли неладно, кормой задели; тумана такого я и в жизни не видал, а из тумана прямо в штормягу влипли — ишь воет как!
