Кочегар Чалый, хмурый, весь изрытый оспой, долговязый человек, развешивал потную тельняшку[9] и исподлобья взглянул на кока:
— У тебя, гнилая луковица, все ерунда на уме! С молодежью восьмой год плаваешь, а все в чертовщину веришь, тьфу! Скучно даже от таких рассуждений! Не будь ты старым моряком, подарил бы я тебе словцо на память за такую панихиду! Пойду в баню, скучно с тобой…
Чалый взял полотенце, покрутил им в воздухе и, ни на кого не глядя, сказал:
— Что относительно возни — это верно, слыхал. Думал, что крысы дыру прогрызают, чуют, что за стенкой толстый кок Громыка живет!..
Краснофлотцы рассмеялись.
Вдруг дверь люка, порывисто отворившись, громко хлопнула, и вместе с порывом холодного ветра в кубрик скатился сигнальщик Петелькин.
В большом дождевом плаще, с которого ручьями стекала вода, Петелькин всем своим смешным видом с иссиня бледным веснущатым лицом выражал неподдельный испуг. Побелевшие губы его тряслись, а руки без-толку то опускались, то подымались, словно отмахивались от невидимого врага.
— Ой! А ббб-ратцы! Черт в трюме воет! Може не черт, — а только что воет! Меня боцман в трюм за новым тросом послал… Открыл я крышку, а… он как завоет… У-у-у! Я как дерну от трюма да в кубрик! Ой! Что ж это теперя, братцы, будет? А? Бей меня, нипочем наверх не пойду…
Кок, забыв о том, что говорил полчаса назад, всплеснув руками, добродушно закричал на Петелькина:
— Без твоего рапорта видим, что кувырком представился! Эх ты, деревенщина: на первое — у трюма не крышка, а люк, на второе — сам ты есть домовой пережаренный! Не команде о происшествии докладывать полагается, а вахтенному начальнику. На печке тебе…
Философию кока прервал треск ревуна[10]. Петелькин так же быстро, как и вкатился в кубрик, вылетел обратно. За ним, одеваясь на ходу, бросились остальные.
Наверху уже бился и буравил ночь резкий сигнал пожарной тревоги. Изо всех кубриков выскакивали краснофлотцы, разбегались по своим местам. На мостике старший помощник отдавал приказания в огромный рупор, стараясь перекричать рев ветра.
— Пожар в носовом трюме! Помпу и бранс-бой в трюм!
Из широко раскрытого трюма валил едкий дым. Яркий луч прожектора с мостика освещал работающих. Боцман, нагнувшись в люк, кричал вниз:
— В трюме! Что там, товарищ Громыка, огонь? А?
Вместо ответа из трюма донеслось яростное рычание и испуганный крик кока. Боцман, как ошалелый, завопил:
— Живо! Еще двое в трюм! Быстрей, быстрей, товарищи!
Кубарем спустились по канату в трюм трое краснофлотцев, и боцман услышал заглушенный шум борьбы, рычание и прерывистый хрип кока:
