5. Есть две вещи, от которых зависит вся действенность людских деяний, а именно, воля и могущество; если одной из них не обретается, ничего совершить нельзя. 6. Ведь если отсутствует воля, человек даже не приступает к тому, чего не желает исполнить; если же могущества нет, воля тщетна. 7. Посему, если видишь человека, желающего достичь того, чего ему достичь никак не удается, можешь не сомневаться, что он лишен силы добиться желаемого. — Это ясно, — говорю, — и со всех сторон неоспоримо. — 8. Если же видишь человека, который достиг желаемого, усомнишься ли в его могуществе? — Никоим образом. — 9. Но всякий в том, что в состоянии сделать, должен считаться сильным, а в том, чего не может, бессильным. — Признаю. — 10. Помнишь ли, — говорит, — что из предыдущих рассуждений выведено, что всякое намерение воли человеческой, хотя и движимое различными побуждениями, имеет целью блаженство? — Помню, что это тоже было доказано. — 11. Припоминаешь ли, что блаженство есть само благо и таким образом, когда ищут блаженства, все желают блага? — Не припоминаю, а крепко держу это в памяти. — 12. Итак, все люди, добрые и дурные равно, в едином для всех устремлении стараются достичь блага? — Да, вывод таков. — 13. Но несомненно, что добрыми делаются через достижение блага? — Несомненно. — Итак, добрые достигают желаемого? — Похоже, что так. — 14. Дурные же, если бы достигали желаемого, то есть блага, дурными бы быть не могли. — Да. — 15. Итак, коль скоро и те и другие ищут блага, но одни его достигают, а другие ничуть, можно ли сомневаться, что добрые могучи, а дурные бессильны? — 16. Кто в этом сомневается, — отвечаю, — не в состоянии разуметь ни природу вещей, ни последовательность рассуждений.
17. — Далее, — говорит она, — если есть два человека, коим предложено одно и то же и сообразное природе, и из них один делал бы это средствами, согласными природе, и исполнил, а другой, не в состоянии справиться с этой природной задачей, воспользовался способом, отличным от того, что подобает природе, и не исполнил предложенного дела, но подражал исполнившему, кого из них ты сочтешь сильнейшим? — 18. Хоть я и догадываюсь, к чему ты ведешь, но хочу услышать это с большей ясностью. — 19. Будешь ли отрицать, — говорит, — что ходьба сообразна человеческой природе? — Никоим образом. — 20. Не сомневаешься ли в том, что это природная работа ног? — Нимало. — 21. Итак, если кто-нибудь, могущий ступать ногами, ходит, а другой, у которого ноги эту природную работу совершать не способны, силится ходить, опираясь на руки, кто из них может по праву считаться сильнее? — 22. Сплетай доводы дальше: никто не усомнится, что человек, способный исполнить природную работу, сильней того, кто этого не может. — 23. Но высшего блага, которое равно предложено дурным и добрым, добрые ищут посредством природной работы, то есть добродетелей, а дурные силятся получить разными вожделениями, в чем нет природной работы, служащей достижению блага; или ты мыслишь иначе? — 24. Нимало; ведь ясно и то, что отсюда следует. Из того, с чем я уже согласился, необходимо вытекает, что добрые могучи, а дурные бессильны. — 25. Хорошо, — говорит, — ты меня обгоняешь; это признак, как обычно надеются врачи, природы уже воспрянувшей и противящейся недугу. 26. Но так как я вижу, что ты весьма скор на разумение, то насыплю груду доводов; посмотри, сколь велика слабость порочных людей, которые не могут достичь того, к чему их ведет и почти нудит природная наклонность. 27. А что бы случилось, если б они лишились столь великой и почти неодолимой помощи от путеводной природы? 28. Подумай, какое бессилие владеет злонравными людьми. Они ведь ищут не маловажных и смехотворных наград
