В-третьих, я хочу обрисовать социальные, политические и моральные следствия этих открытий. С тех пор как Фрейд выступил со своей концепцией подсознательного, она произвела переворот в литературоведении, социальной философии и даже политическом анализе. Теперь мы располагаем более точной концепцией подсознательного. Однако новые открытия пока не оказали заметного влияния на социальную мысль.
И, наконец, я хочу попытаться что-то противопоставить определенной предвзятости нашей культуры. Сознание пишет автобиографию нашего биологического вида. Не имея понятия о том, что происходит в глубинах подсознания, сознающий себя разум приписывает себе главную роль. Он приписывает себе заслуги в решении тех задач, с которыми он на самом деле справиться не в состоянии. Он создает картину мира, в которой выдвигает на первое место те элементы, которые способен понять, и игнорирует все остальное.
В результате мы привыкли к определенной ограниченности в описаниях нашей жизни. Платон считал, что разум – цивилизованная часть мозга и мы счастливы лишь до тех пор, пока разум в состоянии подчинять себе первобытные страсти. Мыслители рационалистических школ были убеждены в том, что логика – высшая точка развития интеллекта и человечество станет свободным, когда разум окончательно победит предрассудки и суеверия. В XIX веке сознающий разум был представлен ученым, доктором Джекилом, а подсознание – варваром, мистером Хайдом.
Многие из этих доктрин утратили свою актуальность, но люди до сих пор не в состоянии видеть, как подсознательные симпатии и антипатии формируют нашу повседневную жизнь. Мы до сих пор подчиняемся решениям отборочных комиссий, которые выбирают людей по уровню IQ, а не по признаку практической грамотности. До сих пор господствуют научные направления, которые считают человека существом рациональным и стремящимся к наибольшей выгоде. Современное общество создало гигантский аппарат, культивирующий приобретение деловых навыков, но нет аппарата, помогающего овладеть нравственными и эмоциональными навыками. Детей учат справляться с массой далеких от жизни проблем, хотя самые важные решения, которые им предстоит принять, – это на ком жениться и с кем дружить, что любить и что ненавидеть, как управлять своими побуждениями. В этих делах наши дети почти полностью предоставлены самим себе. Мы отлично рассуждаем о материальных стимулах, но слабы в разговоре об эмоциях и интуиции. Мы превосходно преподаем технические навыки, но когда дело доходит до самых главных вещей, например до воспитания нашего характера, то нам почти нечего сказать.
