— По воле господа, по моей воле и по воле твоего отца, Гоар, ты должна вступить в брак с сотником Товмой!
Сказал не своим, а совсем чужим, жестоким и тяжелым, голосом, похожим на глухой стук первого брошенного в могилу кома.
Гоар бледнела медленно, как бледнеет небо на рассвете. Румянец ее щек растаял, будто упавшая в воду капля вина, и остался один желтоватый налет.
— А почему моя судьба должна решаться в присутствии стольких людей? — это все, что сумела произнести она.
— Да, дочь моя, отныне твой брак — не только твое дело, — вмешался молчавший дотоле Тэр-Аветис. — Он нужен нашей родине.
После слов Тэр-Аветиса заговорил наконец и мелик Бархудар.
— Ты первая просила меня примириться с владетелями Пхндзакара, — сказал он замогильным голосом. — Теперь наступило время этого примирения, и я благословлю твой брак с сотником Товмой, сыном достопочтенного мелика Туринджа.
— Аминь! — прошептали мелики.
— Да поможет тебе пресвятая богоматерь, — громко благословил священник.
— Да воздастся тебе!.. — добавил мелик Еган.
Слезы прорвались из глаз Гоар. Она бросила на Мхитара уничтожающий взгляд и произнесла:
— Если наш тэр спарапет, чьими рабами мы являемся, прикажет мне броситься в огонь, я сделаю и это, не издав ни звука. Пусть свершится его воля!
Сказала и выбежала вон. Тэр-Аветис стал поздравлять растерянного Товму и его тестя — побитого мелика Бархудара.
— Готовьтесь к свадьбе, — глухо сказал Мхитар. — Даю тебе семь дней сроку, тэр Бархудар…
И тоже вышел. За ним последовали Тэр-Аветис и сотник Товма, которому казалось, что он и сам идет, чтобы броситься в огонь. В коридоре Товма догнал спарапета и поцеловал у него руку.
— Я навеки обязан тебе, государь мой, — сказал он.
— Ну, ты-то, я думаю, доволен? — с горечью спросил Мхитар.
Товма от счастья закрыл лицо руками…
Жестокое самопожертвование
Мхитар переселился в отведенные для него покои в доме мелика Бархудара.
Стемнело. На землю тяжело опустилась свинцовая ночь — беспросветная и кошмарная. Мелики и сотники удалились. Мхитар остался один в продолговатой, напоминавшей могилу комнате. Он был подавлен своими горькими мыслями. Кроваво алела свеча.
Замок погрузился в глубокий сон. Порыв весеннего ветра временами ударял в окно, и снова становилось тихо… Безмолвие охватывало уснувший замок.
Мхитар стоял у открытого окна, вглядываясь в густой, как смола, мрак. Никак не мог отрешиться от минувших событий. Нет-нет и хватался за голову, сжимал ее. «Боже мой, что я наделал? Сам погубил свое счастье! Ненависть одолеет ее. Нет больше ни опоры, ни утешения, ни проблеска света в душе!..»
