— Слово отца моего дороже моей чести, — сказал Мигран и тоже склонился.
На сотника Товму Мхитар не смотрел. И хорошо делал, потому что сотник был готов пасть к его ногам и целовать их. Бедный юноша, не ожидавший такого счастливого оборота, вначале побледнел, потом покраснел до ушей и остался стоять как вкопанный.
— Разреши, тэр спарапет, я хоть поговорю с дочерью? — попросил Бархудар.
— Лучше позвать ее сюда. Она не ребенок и сама может распорядиться своей судьбою.
Тем самым Мхитар пресек возможность отказа. Надо было поставить Гоар перед свершившимся фактом.
Она переступила порог зала, глянула на подавленного отца, затем посмотрела на спарапета и поняла, что наступил тот самый миг жертвоприношения, которого утром требовал у нее Мхитар. Гоар уже успела переодеться. На ней был короткий казакин из голубого бархата. Вставка в широком вырезе украшена золототкаными лентами, длинные рукава, заканчивающиеся остроконечными углами, также были обшиты тонким золотым кантом. На поясе золотая пряжка. В диадеме сверкал изысканный аграф. Под казакином было надето светло-лиловое платье, складки которого падали на синие, шитые серебром туфельки. В ушах горели напоминающие виноградные гроздья хризолитовые серьги. Прозрачная вуаль спадала по плечам.
Мхитар еле сдержался, чтобы не закричать. Подумать только! От эдакой красавицы он должен отказаться! И отказаться, безумно ее любя…
Сотник Товма лишь раз взглянул на свою предполагаемую невесту, и почудилось ему, что стоит он возле самого солнца и вот-вот будет испепелен им.
— Подойди ко мне, дочь моя, — прерывающимся голосом позвал Бархудар, и несколько крупных слезинок скатилось ему на бороду.
Гоар прошла вперед. Но отец не мог продолжать. Сжалось горло, оттуда вырвался лишь хрип. Гоар поняла, что Мхитар загнал отца в тупик, но она все еще не догадывалась, какая же от нее требуется жертва. Между тем молчание становилось тягостным и долгим.
Огромное душевное потрясение испытывал и спарапет Мхитар. Перед глазами вставали счастливые встречи на берегу реки Трту, родник, возле которого в первый раз трепетала в его объятиях Гоар. Чем он может оправдать свой поступок, что он скажет любимой, которая отдала ему первые сладкие плоды своей юной жизни, а он уже вторично своей же рукой подрубает последние корни этого волшебного дерева, вырывает его из привычной почвы и отдает заботе другого садовника?
Но отступать было поздно. Да и не привык менять решений Мхитар спарапет. Видя, что никто не осмеливается начать разговор, он собрался с силами и сказал:
