Цесаревич Константин - Лев Григорьевич Жданов

По общему признанию людей, более или менее знакомых с историей Польши, семнадцать лет пробежавших от Венского конгресса 1814 года до "дней листопада" в Варшаве, это время является одной из самых ярких, красочных полос в жизни польского народа за весь темный и долгий период предсмертных его трепетаний, когда начался ряд "разделов" могучей некогда Речи Посполитой.

Полоса эта имела значение не только для самой Польши, но и для целой Европы и, особенно, для ее сильной соседки и родной по крови России.

Именно в Польше в это время, в одной из первых после Франции, среди хаоса и толчеи полусредневековых и феодальных взаимоотношений стали пробиваться течения новой общественной жизни. Новая конституция Царства Польского, которая, по личному признанию творца ее АлександраI,должна была служить прототипом "общеимперского законносвободного" преобразования, эта конституция нашла верхи польского народа вполне подготовленными к принятию ее…

Но судьба ли, случай ли, влияние ли отдельных мощных лиц или рознь, еще существовавшая между массой народа, холопами и правящими классами, что бы там ни было — только явилось нечто всевластное над ходом событий и обратило ликующий гимн польской свободы в печальную, погребальную песнь!..

Русское общество, в лице его наиболее чутких, лучших людей, с живым сожалением и сочувствием смотрело на драму, разыгранную на берегах Вислы.

Но в России тогда не только не было призрака "законносвободных" учреждений, а царил невыносимый гнет аракчеевщины, была "николаевская" пора, сменившаяся потом водоворотом собственных, трагических порою переживаний. И потому немудрено, что русских "источников" о затронутой нами поре мало, даже почти нет.

Е. П. Карнович в своей монографии "Цесаревич Константин" слегка и во многих случаях даже ошибочно коснулся этой поры, особенно "дней листопада".

Хорошее, беспристрастное, но далеко не полное исследование дал генерал Пузыревский… Шильдер в своей истории императоров Александра и Николая попутно и исключительно с общеимперской точки зрения касается затронутых событий, потом идет Соловьев.

Вот и все.

Но гораздо более странно, что и сами поляки, не только привислянские, на которых тоже влияли запреты, посылаемые из Петербурга в свое время, — даже и зарубежные, более свободные во всех отношениях польские писатели, историки мало разработали эту пору своей народной жизни, самую блестящую и многозначительную по ее близости к современным настроениям польского общества и всей остальной Европы,