— Какой мелик осмелится нарушить приказ Давид-Бека? — спросил Есаи. — Надавал он твоим меликам под зад коленкой. И мы, если надо, поддадим, да так, что в жизни больше не опомнятся…
— Когда у петуха слишком длинные крылья, их подрезают, Есаи. Поостерегись.
— Если позволим, подрежут, — упрямился Есаи.
— Да кто ты есть, чтобы… — стоял на своем Цатур. — Вон и османы точат зубы. Того и гляди, кинутся на нас, как собаки на мясо. Разве стерпит султан, чтобы армяне имели свою страну и свою власть? Будет война, и снова земля покроется нашими крестьянскими костями.
Все помрачнели. Молча осушили чаши. Зарманд гневно встала:
— Что ты беду накликаешь! «Будет война»! Пусть будет. Кто без войны оставит тебе твою землю и воду? Враг станет наступать на тебя, а ты иди на него. Нет, больше не будет так, как раньше. Если кто уколет меня, я всажу тому в сердце шило… Запиши и меня в воины, брат Есаи! И перестаньте грызться, нашли время для охов и ахов. Лучше пейте да веселитесь!..
Она встряхнула за плечи понурившегося гусана:
— Настрой свой саз, ты же не в доме покойника! Гуляйте, эй! Вон и шашлык уже готов!
Мужчины выпрямили спины. Цатур тихо улыбнулся. Все вышло так, как он того и хотел: страсти разгорелись. Етум заиграл на сазе и запел:
Если по неделям я стану целовать,
Я стану целовать,—
Терпи и знай, что поцелуи надо возвращать.
Если месяцами стану обнимать,
Стану обнимать,—
Придется тебе, милая, в объятиях лежать.
Если в год по сыну велишь ты мне давать,
Велишь ты мне давать,—
Дам тебе и больше, успевай рожать.
— Вот это да! Хороша песня!.. — раздавались со всех сторон довольные возгласы. Забурлила кровь в жилах. Мужчины крутили усы, смеялись, ударяли друг друга по голым плечам.
Но гусан вдруг сменил мелодию. Звуки саза стали печальными, и вино словно бы застыло в чашах. Полилась грустная песня, знакомая каждому с самой колыбели. Снова надавила тяжесть бродяжной жизни. Это была старая и священная песня, подобная одинокому хачкару. Вспомнился вардапет Мехлу, памяти которого и была посвящена песня.
Пришла война в Кашатаукские горы,
От крови рамиков цветы потемнели…
Есаи не выдержал, кинул в Етума кость, что держал в руке.
— Хватит, слепой черт, довольно накликать беду, и песню омываешь кровью!.. Играй лучше плясовую да поскорее…
Саз зазвучал веселее. Есаи поднялся, поправил меч и пояс, схватил за руку стоявшую возле матери девочку и потянул ее танцевать. Мужчины стали прихлопывать в ладоши, забыв о песне, что напоминала о кровавых сечах. Вино вскружило горячие головы.
