Радуга в аду | страница 38
Эх, — вздыхал тот, у кого не было навороченного телефона, и с завистью поглядывал на тех, у кого он был. Но только поглядывал, только мечтал, чтобы и у него… чтобы и он вот так вот… Чтобы мама ему купила, но разве мама купит? Нет, мама не купит, это точно. А как же тогда, как жить тогда без телефона? — Взять у того, у кого он есть, — говорил Игорек. — А как иначе, как по-другому? Когда все такие. И почему, если у какого-нибудь лоха есть сотовый телефон, и он им светит к месту и не к месту, почему бы и не отобрать у него этот телефон. А чего он крутого из себя корчит, чего ходит, и разговаривает в голос. Чего — модный парень, да? Чего — лучше других, что ли? Скромнее надо быть, молодой человек, скромнее. А то: пиво «Миллер», мобила навороченная, сам в кожаной куртке — и что, молиться на тебя? пылинки с тебя, баклана, сдувать, дорогу тебе уступать и слушать, как ты своей кобыле всякую лажу по мобиле впариваешь, как ты в ночном клубе классно отдохнул, и как собираешься в Испанию на недельку слетать на солнышке погреться? Так вот тебе, лошара — в печень, в челюсть, и делай ноги, упырь, пока перо в бок не всадили или трубой по черепу не получил, делай ноги, падла, ну же, живее, быстрее беги, быстрее, еще быстрее. Вот так вот. В следующий раз скромнее будешь. Сейчас жизнь такая, — заключал Игорек, — сейчас, если сам не возьмешь, мама тебе не купит, маме ты на фиг нужен. Ты вообще никому на фиг не нужен.
И все верили, даже больше — все знали: никто никому не нужен. И, если у тебя нет крутого папы, если у тебя нет реальной поддержки, то работать тебе на заводе слесарем, и никакого тебе навороченного телефона, а жить всю жизнь в этой общаге, и быть терпилой, жить тихо и тихо всех ненавидеть, и тихо умереть… сдохнуть, лежа на диване возле телевизора, из которого все тот же президент все так же будет говорить, что у нас у всех все очень и очень хорошо. Все это знали. И все уже тихо ненавидели этих, у кого все очень и очень хорошо, но ненавидели только здесь, в теплушке, там, на воздухе, только вздыхали: «Эх», — без ненависти вздыхали и мечтали: вот бы найти какую-нибудь работу, такую, чтобы и телефон был навороченный, и… чтобы было очень и очень хорошо — как у них, у всех там — в телевизоре.
Но здесь, с Игорьком, все об этом забывали, слушали, кто сам рассказывал, кто уже глотнул этой, реальной жизни.
— А прикиньте, со мной был случай, — рассказывал реальный парень, — сижу я в кабаке, один, скучаю, водочку потягиваю, лаве на кармане, сижу культурно отдыхаю. Замечаю: какой-то пассажир косит в мою сторону, чую — нездоровая ситуация назревает. Я час сижу, он сидит, думаю про себя: чего ты смотришь, упырь, — а он точно пасет меня, типа, я один, и, типа, я сладенький. Думаю — ну, посмотрим. А сам соображаю: чего он один-то, чего без поддержки, наверняка, за дверью еще пара. Выхожу, типа, в туалет — все чисто. Думаю: он чего, совсем того? Ладно. Выхожу. Может, попутал я. Может, зря на парня наговариваю, может, он тоже, типа, скучает. Иду, пачку сигарет уронил, типа, случайно, нагнулся, глянул — идет, родной, не обознался я — он. Я в переулок, что потемнее, шаг сбавляю: чую — приближается. Я собрался. Он, такой, по плечу мне ладонью, типа: мужчина, извините. И я… с разворота в челюсть прямым. Он хлоп, на жопу, я ногой по репе ему. Он: ё-моё, ты чего? — Я ему: а ты чего, гнида, пасешь меня? — Он: да я два рубля попросить, мне двух рублей не хватает. Говорю: на, упырь, — кидаю ему мелочь, какая в кармане была. Он скорчился, голову прячет. Падла. Мелочь ему — два рубля не хватает.