— Помнишь, у меня машинка швейная стояла «Зингер»? — Серегин отец, склонившись, нервно заглядывал Борису Евгеньевичу в уже осоловелые глаза, — помнишь?
— Ну… помню.
— Так вот, из-за этой машинки, она и рехнулась.
— Любопытно, — произнес Борис Евгеньевич без малейшего любопытства. Время было полуденное, Борису Евгеньевичу нужно было еще заехать в газету, где он работал редактором, но, понимал он, если он и поедет куда, то теперь только домой, спать. Он уже и не рад был, что согласился зайти на полчасика к своему старому знакомому глянуть несколько новых стихотворений. Серегин отец хоть и работал на заводе, сочинял стихи, и Борис Евгеньевич их печатал, и даже статью про Серегиного отца написал, теперь думал, что зря. «Вот ведь, встретился он, к нелегкой», — соображал малодушно Борис Евгеньевич. — Ну и… что с ней произошло, с твоей сестрой, — не сдержавшись, сквозь зевок, спросил он.
— Всему виною эта машинка.
— Интригующе, — и, не удержавшись, публицист зевнул еще раз.
Налив всем троим водки, подбодрив гостей, подождав, пока выпьют, Серегин отец выпил сам, засунул в рот щепотку хлеба и, пережевывая, заявил:
— Этой машинке уже лет сто пятьдесят, если не больше — реалитет.
— Раритет, — привычно поправил народного поэта публицист.
— Какая разница, — раздражился поэт.
— Действительно, — согласился публицист и добавил, — ну, и?
— Ну и вот: машинку эту когда-то купил еще наш дед, купил с рук у какого-то там тоже мужика, который, в свою очередь, привез ее из Германии. Машинка эта, как говорили, первая модель «Зингер», выпускаемая с ножным двигателем. До этого «Зингер» только ручные швейные машинки выпускала. А которую дед мой купил — та с ножным.
— Действительно, раритетная вещь, — согласился публицист, — можно коллекционерам показать. У меня есть один знакомый, — Борис Евгеньевич произнес это совсем сонливо и все поглядывая на настенные часы, показывавшие уже без четверти двенадцать.
— Так вот, черт возьми, из-за этой купли-продажи весь сыр бор и разгорелся, — и, в конец разгорячившись, Серегин отец заходил по комнате, ловко минуя все эти столы и стулья, — понимаешь, Боря, брат наш младший, этот осел с коммерческими наклонностями, услышал где-то, что в этих первых ножных «Зингерах» поршни из палладиума сделаны.
— Из палладия, — поправил Борис Евгеньевич, и, тяжко вздохнув, теперь глядел в окно, все соображая, как бы поделикатнее распрощаться. Серегин отец, рассказывая, не прекращал выхаживать по тесной комнате, шлепая босыми пятками по липкому, залитому рассолом и затоптанному ботинками линолеуму, ко всему, он эмоционально размахивал руками, тряс ими, стучал ладонью по лбу, и еще многое делал, отчего у Бориса Евгеньевича буквально кружилась голова.
