— Ему, скорее всего, и дадут пожизненное, — заметил дядя Глеб, — по крайней мере, на этом настаивает обвинение.
— Так ведь он никого не убил, — вопрос прозвучал так неожиданно, что и дядя Глеб, всегда общавшийся с Вадимом через зеркало заднего вида, обернулся, и взгляд — точно не было никого, и тут — нате вам…
— Что ты хочешь этим сказать? — взгляд был прямым и совсем не насмешливым.
— Так ведь он никого не убил, — несмело, все же выдержав этот взгляд, повторил Вадим.
— Так ты считаешь, что он должен был кого-нибудь убить? — прямо спросил дядя Глеб, уже отвернувшись, и наблюдая за Вадимом через зеркало заднего вида.
— Нет, я так не считаю, — чуть слышно произнес Вадим и, глядя не в лицо дяде Глебу, а в затылок, — но… на всю жизнь… ни за что.
— Что!? — дядя Глеб вдавил тормоз, «Волга» прижалась к обочине, встала.
— Глебушка, — глянула на него перепуганная тетя Аня. Она еще не видела мужа таким; нет, конечно, видела, но при этом ребенке, при Вадимчике, — Глебушка…
— Подожди, — прервал ее дядя Глеб. — Значит, Вы, молодой человек, считаете, — тетя Аня совсем перепугалась — чтобы Вадимчика и так — на Вы, — что порезать охотничьим ножом восьмерых человек, в основном, пожилых людей, безоружных, значит, по-вашему, это нормально, это ни за что? А если бы там оказалась ваша мама, это было бы тоже — ни за что? — дядя Глеб сказал все это негромко, но… страшно он все это сказал.
— Я… я не считаю, — потерялся Вадим, — я просто… Он же никого… Никого не убил.
— Вадимчик, ну правда, ну к чему все это, зачем ты защищаешь этого убийцу, этого преступника, — почему-то успокаивала теперь тетя Аня именно Вадима, — Это же, правда, преступление. И ты вот так говоришь, что ни за что, что это так и надо, — заговорила она настойчивее, и глядела теперь на Вадимчика уже не так, уже как-то по-другому, не по-матерински…
— Я не говорил — что так и надо, я сказал, что он никого не убил. А за это на всю жизнь не сажают. Вон, и по пять человек режут — за три рубля режут, и убийцу сажают лет на десять — пятнадцать. А здесь никого — и на всю жизнь: я вот почему, я вот что хотел сказать, а не говорил — что он правильно сделал, — Вадим в волнении смотрел на дядю Глеба, — и про маму мою вы… зачем, — он даже обиделся.
— Ну, хорошо-хорошо, — вдруг примирительно произнес дядя Глеб, — чего уж там. Я и не обвинял тебя. Просто ты многого, вижу, не понимаешь, здесь совсем другое; грабят, режут — это все…
— Русских, а евреев нельзя, — выскочило из Вадима.
