Таким образом, "хитрому византийцу" на сей раз хитрости и не хватило. Преисполненный внушенной ему "божьим человеком", Селивановым, мистической верой в свое предназначение, которому станет помогать Провидение, он проглотил приманку, закинутую корсиканцем. Причем, во всех даже мельчайших подробностях. Наполеон сознательно ослабил свое правое крыло, чтобы собрать там головные российские силы и затем, когда наступающие повернутся к нему боком, ударить им во фланг с помощью собственного центра..
Ночь у обеих противоборствующих сторон прошла в атмосфере возбуждения. Обе армии уже знали направления своих завтрашних маневров, обе они были переполнены победными настроениями. Русские — потому что знали, их царь-батюшка взял верховное командование на себя, в связи с чем небеса, хочешь — не хочешь, а просто должны будут выступить на их стороне. Французы были на подъеме по тем же самым причинам — за день перед сражением император заверил их, что не станет полагаться на месье офицеров ("Солдаты, я сам стану управлять батальонами!") и собственноручно станет всем управлять.
Когда Наполеон возвращался с последней разведки (слыша шум российских маршевых колонн, перемещаемых в направлении его правого крыла, он удостоверился в том, что все идет в соответствии с планом), кто-то из солдат подсветил ему дорогу факелом. К нему присоединился еще один, потом третий, и вскоре во французском лагере шестьдесят тысяч наскоро сделанных из соломы факелов и поздравления по случаю первой годовщины коронации императора создали спонтанный и волнующий спектакль "son et lumiére" (звук и свет — фр.). Наполеон назвал эту ночь "прекраснейшей ночью в своей жизни".
Рассвет 2 декабря 1805 года встретил обе армии туманом, медленно вздымавшимся над плоскогорьем Пратцен, где на российской стороне ручья Гольдбах Александр готовился к легкой победе и погоне. "Лицитацию" он начал в семь часов, именно так, как это запрограммировал своим обратным блефом Бонапарт — бросая массы своей пехоты с Пратцена на правое крыло французов. К собственному изумлению, русские встретили там яростное сопротивление корпуса Даву и ввязались в отнимающее их силы сражение. В восемь часов солнце разогнало туман, и император заметил, что главная волна российской армии уже повернулась боком и стекает с возвышенности в направлении "ведущего" ее Даву. В какой-то момент он спросил у командующего французским центром, маршала Сульта:
— Сколько времени тебе понадобится на захват этого холма?
