— Ах, зачем ты меня целовала, жар безумный в груди затая… — послушно, как будто только того и ждал, начал запевала с дальнего конца стола.
Девица ловко выкрутилась из жадных коммунарских объятий, будто того только и ждала. Величаво, как дорогое вечернее платье оправила пеньюар, и вдруг схватилась за прореху:
— Дылда, для какого черта газ прорвал? Да ещё на таком месте! Как я теперь плясать буду?
— Я ништо, я токмо ладошкой прикрыл, — под гогот товарищей начал оправдываться вдруг ставший крайним дылда. — Больно просвечивает!
Вздорная заминка позволила мне собраться с мыслями; еще чуть-чуть, и словами тут никого не остановить. Был бы один, полбеды. Pornotube двадцать первого века показывал оргии похлеще; вошкаться же в свальной грязи меня никто не заставит. Но Александру пора уводить, да чем скорее, тем лучше.
— Охлади людей, бригадир! — я с размаху пнул под столом ногу Семеныча.
Особой надежды остановить накатывающее блядство я не питал, а вот отвлечь коллектив от своего английского ухода казалось делом нелишним.
Однако бригадир не сплоховал, ударил по самому больному:
— Денег нет ни х.я! — проревел он на пол-общаги.
Всего три слова, зато какой потрясающий эффект!
— Так что, анаши не будет? — уточнила девица.
После пространных речей о красивой марксистской любви примитивный цинизм этих ее слов показался мне сущей мерзостью. Скривившись, как от куска лимона, я процедил в сторону "сказочного видения":
— Кто тут решил, что жратва с неба сама падает?
— Фу-у-ух!
Девица судорожно затряслась всем своим телом, закружилась, так что газ пеньюара встал колоколом сильно выше коленок, никто не успел и глазом моргнуть, как адептка свободной любви просочилось сквозь двери прочь.
— Выпьем, товарищи! — поспешил закрепить успех Семеныч. — За интернационал! За партию! За весь наш советский народ! Полную до дна!
Ловко он придумал, чисто комиссар; попробуй, отверни морду от такого тоста. А после самогона – нужна закуска, там можно еще по одной налить, перерывчик небольшой… в конце концов, банкет-то уже оплачен!
— Леш, проводи, в туалет надо, — прошептала мне на ухо Саша.
— Тут же совсем рядом? — удивился было я.
— Все равно!
Мог бы сам догадаться. На четырех этажах общаги сто двадцать комнат, всего человек семьсот-восемьсот. Шайки хулиганов, а их тут скорее всего не меньше десятка, промышляют то ли спекуляцией самогоном и анашой, то ли рэкетом самих спекулянтов. Из-за тесной взаимосвязанности процессов сложно сказать, где кончается одно и начинается другое. Бонусом идет мордобитие, мелкие грабежи и воровство всего не приколоченного. При этом до поножовщины и смертоубийства среди своих дело доходит исключительно редко – администрация завода имеет годную рускообщинную привычку выкидывать на улицу не только самого нарушителя, но и всех его соседей по комнате. И уж тем более, даже упоротые в хлам отморозки не задевают коммунаров… жаль, на мне или Саше про принадлежность к ним ничего не написано.
