20
В воскресенье в церкви было очень мало народу. Молодые, те, что накануне ходили на танцы, пытались скрыть зевоту, а пожилые ворчали что-то насчет греха и жизни в разврате.
Прост предупреждал: лето – время соблазнов. Мы должны остерегаться попыток дьявола вывести нас на широкую, но коварную дорогу. Дорогу, ведущую в ад. Опять заговорил о спиртном. Спиртное, сказал прост, самый большой и трудно вырываемый корень зла. В который раз осудил кабатчиков – они, дескать, продолжают заниматься своим грязным делом, хотя ясно видят, в какую бездонную пропасть толкают людей. Я слушал вполуха, все время оборачивался на дверь. Марии не было. Я надеялся, что она все же придет. Опоздала – мало ли что. Но она не появлялась. А к концу службы в церковь проскользнул здоровенный дядька. Тихо присел в заднем ряду, а когда начались оглашения, поднялся, подошел к просту и начал что-то нервно шептать. Он и в самом деле нервничал: переминался с ноги на ногу, крутил свою шляпу, словно собирался ее куда-нибудь пристроить и не знал куда.
Прост выслушал его, поднял голову и внимательно и серьезно обвел взглядом присутствующих, будто хотел каждому заглянуть в глаза. Прокашлялся и перевел дыхание.
– Тут говорят, что со вчерашнего вечера никто не видел девятнадцатилетнюю служанку Юлину Элиасдоттер Иливайнио. Если у кого есть что сказать, сообщайте мне. И, конечно, ее отцу, Элиасу Иливайнио, – он кивнул на стоящего рядом арендатора.
Прост подождал немного, точно надеялся, что вот сейчас кто-то встанет и скажет что-то вроде: «А что с ней? Я ее час назад видел, когда в церковь шел».
Но все молчали. Прост кивнул Элиасу, и тот неуклюже двинулся на свое место.
После службы учитель его подозвал, и они долго разговаривали, стоя перед алтарем.
– Когда Юлину видели в последний раз?
– Вчера вечером… еще до ужина.
– Куда Юлина собиралась?
– А вот этого она не сказала, господин прост. В общем, чего там… не знаю я, куда она собиралась. Не только что куда, а даже вообще не сказала, что уходит.
– Мне говорили, вчера были танцы.
– Ага… вот оно что. Значит, на танцы пошла, что ли?
– Она ушла одна?
– Я же говорю: ничего про танцы не сказала. Вообще ничего не сказала – ушла, и все.
– А что на ней было?
Тут и я вмешался в разговор.
– Светло-серая юбка, блузка. Полосатый фартук, черные сапожки. Волосы заплетены в косы с красными бантами.
Я выпалил все это и покосился на проста. Тот промолчал, но, по-моему, остался доволен моей наблюдательностью.
