Полюс капитана Скотта - Богдан Иванович Сушинский

Пробиваясь сквозь ледовое поле, парусник медленно, с какой-то суровой величественностью, входил в чистые воды залива, в котором все поражало своей призрачной обманчивостью: и изрезанная небольшими фьордами береговая линия, которая на самом деле была сотворена из почерневшего под летним антарктическим солнцем пакового льда; и прибрежные скалы, каждая из которых в любую минуту могла переместиться или обрушиться на глазах у изумленных странников, поскольку в действительности была всего лишь айсбергом…

И только стайка императорских пингвинов, напоминавшая собрание аристократического «Английского клуба», невозмутимо представала перед ними во всей своей экзотической реальности, блистая на предзакатном солнце безукоризненностью своих черных «смокингов» и искристой белизной накрахмаленных снежной пылью «рубашек».

Когда, буквально у подножия айсберга, барк «Терра Нова» все-таки сумел развернуться правым бортом к «причалу», нацеливаясь на видневшийся в восточной оконечности гавани ледовый канал, пингвинья публика с истинно королевской сдержанностью поприветствовала команду на своем клокочущем гортанном наречии.

— Похоже, эти «полярные чиновники» действительно кое-что смыслят в мореходном искусстве, — проворчал командир судна Эдвард Эванс, опуская бинокль, которым вот уже в течение десяти минут настойчиво обшаривал окрестное прибрежье в поисках хоть какого-то выхода из очередной ледовой западни.

— Во всяком случае, они ведут себя, как подобает джентльменам, — признал начальник экспедиции Роберт Скотт, — хотя все еще не понимают, кто мы такие и какого дьявола вторгаемся в их владения.

При своем невзрачном росте и стройной комплекции, он казался рядом с рослым, плечистым лейтенантом военно-морского флота Эвансом случайно оказавшимся на капитанском мостике юнгой, поскольку даже полярная меховая куртка не придавала его фигуре сколько-нибудь заметной солидности. И лишь холодный, волевой взгляд этого капитана первого ранга[1], под которым поеживался не один прожженный «морской волк», да еще непроницаемое, застывшее выражение утонченно-«римского», но уже испещренного морщинами, обожженного полярными ветрами лица свидетельствовали, что экспедиция находится во власти человека, хорошо знающего цену подобным морским «прогулкам». Как, впрочем, и цену жестоким красотам Антарктики.