«Хэйхай! Хэйхай!»
Он услышал, как кузнец зовёт его у пролёта.
«Хэйхай, жить надоело?»
Он услышал, как кузнец подходит к берегу, но даже не обернулся, кузнец лишь видел его чёрную спину.
«Иди сюда!» — кузнец взял комок грязи и запустил в Хэйхая, грязь задела макушку и упала в воду, по воде пошли круги. Он бросил ещё и попал ему прямо в спину, Хэйхай упал, наглотавшись воды. Он повернулся и, булькая, поплыл к берегу. Он встал перед кузнецом, весь покрытый каплями воды. Капли одна за другой звонко скатывались с него. Трусы прилипли к телу, его пипка торчала, как куколка шелкопряда. Едва кузнец занёс свою большую, как медвежья лапа, руку, чтобы дать ему подзатыльник, как вдруг будто кошачья лапа вцепилась когтями ему в сердце — это Хэйхай смотрел ему прямо в глаза.
«Скорей иди раздувать огонь. Я закалил зубила не хуже старого хрыча». — Он потрепал мальчика по шее.
Пока в кузнице не было работы, кузнец положил в печь запекаться оставшийся со вчерашнего вечера батат. С джутового поля снова подул лёгкий ветерок. Солнце светило прямо в пролёт. Кузнец щипцами перевернул запекающийся и пускающий сок батат и довольно замурлыкал под нос: «От Пекина до Нанкина я не видел, чтоб горела лампочка в штанах… Хэйхай, ты видел, чтоб горела лампочка в штанах? У твоей приёмной мамочки в штанах горит лампочка… — Вдруг он, о чём-то вспомнив, сказал: — Давай-ка сбегай выдерни пару редек, принесёшь, я тебе дам два батата».
Глаза Хэйхая вспыхнули, кузнец увидел, как под рёбрами ребёнка бешено заколотилось сердечко, и едва он открыл рот и хотел что-то сказать, как Хэйхай уже выскочил из пролёта, как заяц. Когда Хэйхай вскарабкался на дамбу, он услышал, как где-то вдалеке его зовёт Цзюйцзы. Он обернулся, его ослепило солнце. Спустившись с дамбы, он нырнул в джутовое поле. Джут был посажен хаотично, не было ни рядков, ни борозд. Где джут был посажен густо, стебли были тоненькие — толщиной в палец или карандаш, а где редко — толщиной в серповище или предплечье. Но все были одинаковой высоты. Когда он с дамбы смотрел на поле, оно было похоже на озеро, по которому бежит лёгкая рябь. Раздвигая руками тонкие и толстые стебли, он шёл вперёд, шипы на стеблях больно кололи кожу, созревшие листья один за другим падали на землю. Он быстро добрался до места, где джутовое поле шло параллельно полю с редькой, и, повернув, пошёл на запад. Приблизившись к полю, где росла редька, он лёг на землю и медленно пополз к нему. Вскоре он увидел поле с тёмно-зелёной ботвой. В промежутках между тёмно-зелёным листьями на солнце горели ярко-красные плоды редьки. Он было хотел вынырнуть из зарослей джута, но тут же бесшумно отпрянул назад. По рядам редьки на четвереньках ползал старик, он доставал из мешочка зерна пшеницы и одно за другим сажал их между редькой. Гордое палящее солнце обжигало его спину. Он был одет в белую рубаху, которая была мокрой на спине. Лёгкий ветерок поднял пыль, и мокрые от пота места стали жёлтыми. Хэйхай отполз на несколько метров назад и лёг на землю, двумя руками подперев подбородок. Он глядел на редьку, видневшуюся между стеблями джута. С поля на него смотрело бесконечное количество красных глаз, а тёмно-зелёная ботва на мгновение обернулась чёрными перьями, которые колыхались, словно хвост огромной птицы…
