В-третьих, неподверженная случайным веяниям времени национальная культура и современная политика, сотканная из множества сменяющих друг друга субкультур, предлагают и практикуют разные модели самоидентификации и разновекторные временные горизонты. Если национальные культуры тяготеют к вечности во временной перспективе и к локальности в перспективе пространственной («только эта земля – моя», «национальная культура – всегда во мне и со мной, где бы я ни был»), то субкультуры имеют диаметрально противоположные характеристики. К примеру, в профессиональных и тем более в коммерческих субкультурах (молодежных, музыкальных, контрсоциальных и пр.) проявляется мощное тяготение к безграничной глобальной экспансии в пространственной перспективе и к убыстряющейся цикличности во временной перспективе. По этой причине субкультуры-однодневки могут быть названы «мотыльковыми». Конечно, это определение не всегда носит уничижительный характер, поскольку охватывает широкий пласт субкультур, для которых характерна возрастающая динамика обновления профессиональных требований.
Незнание этих скрытых механизмов самораскрытия или, напротив, инструментов неявной индоктринации и порабощения духа оплачены искажением идентичности – разрывом преемственности, отречением и безверием, бегством от собственного призвания, долга и предназначения. Но где проходит граница между подлинной свободой, предполагающей самореализацию личности и раскрытие потенциала нации, и «правом на небытие» с манипулированием сознанием, распадом суверенных государств и умножением новообразованных «стран-клиентов», если жертвы воспринимают похищение собственной исторической памяти как обретение свободы, а духовную смерть как спасение?
Если воспользоваться удачным выражением известного психоаналитика М. Эрдхайма, то колебания между своим и чужим можно сравнить с функцией балансира механических часов, благодаря которому не только осуществляется самоидентификация личности, но и становится привычной сама культура (этот эффект иногда называют хабитуализацией и используют для объяснения процесса институционализации культурных феноменов). Какова логика, направленность и внутренняя иерархия процесса идентификации, таковы и его результаты. Вопрос состоит не в том, хорошо это или плохо – отождествлять себя с кем-то или чем-то, а в том, что собой представляет этот «чужой»? Чужими могут быть или казаться любые идеалы, образцы или образы, включая и так называемые самообразы и «я-концепции» – подлинные или мнимые. Примеры таких образов и концептуальных схем бесчисленны и многотипны: «я – в зеркале собственного или чужого внимания», «я – во временной перспективе и ретроспективе», «я, мы и они – в настоящем, будущем и прошлом», «наши и не наши», «наши друзья, враги и друзья наших врагов» и далее до бесконечности.
