— Ну ты хорош — пехотинец-авиатор! Где это ты выпачкался так? Неужели обучился ползать по-пластунски на брюхе?
— Ребята, а разговор у него вроде бы иной: на грузинский смахивает!
Я улыбался. Отшучивался. Но я понял, что той войны, которой я насмотрелся по госпиталям да по пути сюда, они не знают. Воюют, а не знают. Да я и сам бы не знал, если б не ранение… И я стал рассказывать. Не обо всем, конечно; [54] обо всем, что прочувствовал и продумал, мне рассказать тогда было просто не под силу. Рассказал подробно о том, что видел в Синельникове, и все приумолкли.
Разговоры в землянке продолжались до позднего вечера. Баранов подробнейшим образом расспросил меня о лечении. Напоследок сказал:
— Отдыхай пока. Набирайся сил.
Но я уже успел почувствовать напряженный ритм жизни полка, и усталость летчиков, и нехватку ведущих групп — не настолько я там, в тылу, отвык от фронтовой жизни, чтобы не заметить всего этого. И я сказал Баранову:
— Не могу я сидеть без дела… Давай самолет — я хоть потренируюсь немного, а там видно будет.
Баранов сначала отказывал, потом уступал. В полку и впрямь каждый человек был на счету. В общем, через два дня после возвращения я сел в кабину И-16.
Николай ограничился несколькими словами.
— Ты после госпиталя еще не окреп, — сказал он, — сбить могут. А прикрыть тебя мне нечем — нет самолетов. Давай держись восточнее аэродрома, там пилотируй.
Говоря «ты не окреп», Баранов имел в виду, что за время своего вынужденного отсутствия я, конечно, растренировался, утратил некоторые навыки, реакцию и мне нужно какое-то время и условия для адаптации. А фронт рядом. Артиллерия противника била с острова Хортица. По существу, Запорожье находилось даже не в прифронтовой полосе, а у самой линии фронта.
Я запустил двигатель. Кабина наполнилась привычными запахами, но мне было не по себе. Давила необжитость кабины. Запах гари оживил воспоминания: казалось, опять пахнет жженой резиной. Это ощущение было таким сильным, что я в воздухе почувствовал приступ тошноты.
Пробный полет дал мне понять, что, во-первых, физически я действительно еще недостаточно окреп, а во-вторых, мой ночной июльский полет, закончившийся падением, оставил глубокую травму в сознании, которую мне надо будет преодолевать.
Попилотировав немного в стороне от аэродрома, я произвел посадку, одновременно с усталостью испытав и чувство удовлетворения: все-таки я снова могу летать, а это — главное.
Машин в полку было немного. Десятка полтора И-16, два Ил-2, неисправный МиГ-1 и все. Пополнение полка материальной частью осуществлялось только за счет ремонта подбитых и неисправных машин. Их отыскивала и подбирала [55] специально созданная команда из техников и механиков.
