Тарабас. Гость на этой земле | страница 16



Однажды — воскресным днем — в полку появился солдат, которого Тарабас никогда раньше не видел. Впервые за свою армейскую жизнь он ужасно испугался обыкновенного пехотинца. Они стояли в крохотной, полуразрушенной снарядами галицийской деревеньке. Капитан Тарабас квартировал в одной из более-менее уцелевших халуп, провел ночь с четырнадцатилетней дочерью хозяйки, а утром велел денщику подать кофе со шнапсом. День выдался солнечный, было около девяти утра. В свеженадраенных сапогах, в вычищенных просторных бриджах с кожаными леями, выбритый, со стеком в руке, в том ублаготворении, какое человек вроде Тарабаса может испытывать сияющим осенним утром после приятной ночи, капитан покинул халупу и девушку, что сидела в рубашке возле двери. Тарабас ласково шлепнул ее стеком по плечу. Девушка встала. Он спросил, как ее звать.

— Ваше благородие еще вчерась вечером спрашивали, когда я пришла к вам в постель, — ответила девушка. В ее зеленых, глубоко посаженных глазках светился озорной и злобный огонек.

Тарабас видел под рубашкой юную грудь, тонкую цепочку на шее, подумал о кресте, который носила Мария, и сказал, коснувшись стеком ее пробора:

— Отныне, пока я здесь, тебя зовут Мария!

— Слушаюсь, ваше благородие! — отозвалась девушка. И Тарабас, насвистывая, удалился.

Как уже сказано, он пребывал в великолепном расположении духа. На ходу пробовал рассечь стеком блестящие нити бабьего лета. Безуспешно, эти странные нити, созданные словно из ничего, лишь обвивались вокруг тросточки, чуть ли не ласкались к ней. И это тоже было Тарабасу по душе. Затем он свернул папиросу из табака, насыпанного в карман, и замедлил шаг. Он приближался к лагерю своих солдат. Вот и унтер-офицер уже спешит с докладом. Нынче воскресенье. Солдаты лениво и устало лежали на поросших травой склонах и на жнивье.

— Не вставать! — крикнул Тарабас, подходя ближе.

Тем не менее один — один из первых — поднялся с обочины. И хотя этот солдат приветствовал капитана по уставу, даже с почтением, недвижимый как дорожный столб, во всем его облике, как показалось капитану Тарабасу, сквозило что-то строптивое, наглое, непостижимо высокомерное. Нет, этот воспитан не рукою Тарабаса! Чужак в роте!

Тарабас подошел ближе — и тотчас сделал шаг назад. В этот миг зазвонил колокол православной церквушки. Первые крестьянки уже шли по дороге к церкви. Тарабас перекрестился — не сводя глаз с незнакомого солдата. И перекрестился он будто от страха перед ним. Ведь в этот миг он отчетливо разглядел: чужой солдат был рыжеволосый еврей. Рыжеволосый еврей. Рыжий, еврей — мало того, в воскресенье!