– Меня пытали пять дней. Очень изощренно мучили.
– А… после?
– Пригрозили, что, если не соглашусь «сотрудничать», возьмутся за моих родных.
Я видела, как она сжала скатерть пальцами. Дина. И какими тонкими сделались ее губы. Может в ее мире все обстоит примерно также?
– Мне пришлось… Не думай, что я прирожденный суицидник, но мысли о том, что будут делать с матерью и отцом, все решила.
– Что ты сделала с собой?
– Застрелилась. – Вот такой погожий беспечный день и такой мрачный диалог. – Дождалась, пока один из них оставит на столе пистолет. Они не думали, что я так сделаю… Не рассчитали.
И грустно улыбнулась.
Больше я на Дину не смотрела, хотя флер, в котором перемешалось сочувствие, поддержка и синхронно переживаемое горе, шел очень острый.
– Я застрелилась, да, – повторила тихо, – но почему-то очнулась здесь. В чужом теле, на берегу озера. И с тех пор, не буду врать, подспудно ждала, что однажды за мной придут опять. С теми же требованиями. Теперь ты понимаешь? Я неверно поняла тебя вчера, думала – история повторилась.
Она понимала.
– Я бы в тебя никогда не выстрелила… Просто жаль, что напугала. – Помолчала. – Надеюсь, теперь я свою неадекватную реакцию объяснила?
– Теперь – да.
Наш кофе остывал, из горячего уже сделался теплым. А завиток, и правда, оказался вкусным – ванильным, с розовой водой. Ложку я облизывала до чистоты. Нужно будет запомнить адрес кафе, повторить.
Бернарда же пока что-то анализировала, складывала, кроила из кусочков полученной информации общую картину. Думала она в общей сложности столько, что я успела доесть завиток и даже допить остывший кофе.
– Скажи мне, – спросила она наконец, – почему тогда ты, имея этот страх, что за тобой придут, открыла агентство? Ведь это было все равно, что кричать – эй, я здесь!
– Верно. – Хороший вопрос. – Но у меня был выбор: либо заниматься тем, для чего я предназначена, либо существовать в чужом теле, слушать удары сердца, чувствовать в себе теплую кровь, но не жить. Понимаешь? Это все равно, что уметь петь – и не петь.
И сама же махнула рукой.
– Наверное, я плохо объяснила.
– Нормально…
– Если человеку, который что-то умеет лучше всего – «не делай этого», ему и жизнь не нужна. Мои клиенты приходят ко мне за помощью и делятся своими эмоциями. И тогда у меня есть смысл, пусть небольшой, но… хоть какой-то. Ведь у меня ничего своего нет – ни мира, ни жилья, ни тела. Есть, по сути, только они. Они радуются – я живу. Ощущаю, что при всем чужом, я как Эра, как Мена, все еще существую, я – есть. Вот поэтому.
