Я не спросила, кто он. Нужно было бежать забирать кассету и быстро делать копии. У меня был печальный опыт, когда на киностудии им. Довженко в Киеве мою картину смыли с пленки. Я успела забрать фильм. Копию мне сделали, кто-то делал еще себе. Оставалось вынести ее со студии. А фильм запретили и положили на «полку».
В августе 1990-го, когда все запрещенные ранее фильмы снимали с «полки», это была высшая награда. Как объяснили мне потом редактора, о лагерях можно было говорить, как о проклятом прошлом, которое кануло, а у меня — устами Шаламова — звучала рефреном мысль о том, что «любой расстрел тридцать седьмого может быть повторен».
В стеклянных дверях Останкино меня нагнала И. Сиротинская — хранитель наследия В. Шаламова, которой он завещал все и из-за которой поссорился с Надеждой Яковлевной Мандельштам, убежденной в том, что Сиротинская — «агент» КГБ.
Я потребовала у руководства поставить её имя в титры, так как это был единственный способ заплатить ей за работу консультанта.
— Вы куда сейчас? — спросила она.
— Не знаю, — посмотрела я на часы. — У меня день рождения, — подивилась я дате на часах.
— Поздравляю, — окинула она меня недоверчивым взглядом. — Вы действительно не знали, какое число?
— Я не заметила, как лето прошло!
То была чистая правда, которую знала моя монтажница. Она с дачи привезла сливу, сорванную с дерева, и отшатнулась, когда я спросила: — Откуда у тебя сливы среди зимы?
Зима была у меня на экране.
Дома на автоответчике ждал голос любимой подруги Нели Пащенко.
— Где ты шляешься, мы не знаем, — весело сказала она. — А мы тут сидим с Шиловой и выпиваем за тебя. Захочешь к нам присоединиться — приезжай...
Я посмеялась, позвонила тем немногим, кто готов был провести со мной этот вечер, и позвала их к подруге на площадь Гагарина. Было 18 августа 1990 года.
Фильм хотелось показать друзьям. Я обзванивала знакомых, выясняя, у кого есть видеомагнитофон и кто впустит меня с гостями. На Маяковке в квартире артиста Гриши Лямпе, который собрался отбыть в Израиль, собралась небольшая группа. Смотрели молча. Молча разлили водку после просмотра и молча выпили. Одна знакомая проговорила, что ровно сегодня ей «органы» выдали справку о том, что ее отец убит в Соликамской тюрьме, и она гадала, где это, и вот — увидела в фильме.
Мой восьмилетний сын смотрел вместе с нами. Страшную сказку о том, как государство убивало людей, как загнанные отчаянием люди ели людей. Он шел по центру Москвы и крепче обычного стискивал мою руку в своей руке.
