— Ну, как хочешь.
— Доедешь до студии, купи Роксане шоколадку.
— Че это я?..
«Файловский» катафалк выехал из ворот, и Олег остался в этом месте один. И побрел подальше, в направлении часовни, или что это, хотя охрана крематория вряд ли выследила бы его. Когда он обходил стоянку роскошных черных автобусов стороной — это же почти лимузины для мертвых! — то все-таки заприметил над кубом дымок. А может, показалось.
Поначалу он не понял, что за метафора смерти высится вдали: она наплывала бетоном над «парадной» частью кладбища, на каком-то холме. Подойдя ближе, он узнал, что это памятник чернобыльцам. Потом Олег вспомнил, что встречал его фотографию в каких-то статьях о катастрофе, но не знал, что это памятник кладбищенский, не городской. Оно, действительно, подавляло. Вблизи фантастическая полусфера была больше похожа не на атмосферный взрыв, а на что-то густо-нескладно-животное; как будто человек попал под колпак неведомой силы, но еще не знает об этом. А внутри да, человек, парит, раскинувш руки. По картинкам на тему Чернобыля — Олег немного по-другому представлял этот памятник (а может, не было контекста). Раньше казалось, что это почти счастливый человек, парит с закрытыми глазами и улыбкой: может, в этом было заложено незнание о том, как шарахнет сейчас мирный атом — грубо налитой бетонной массой за спиной. Вблизи оказалось — нет. И дело не только в том, что и фигура оказалась полна грубой абстракции, то есть не различить ни улыбки, ни глаз. На чугунных корявостях сразу оплавлялся снег. Интересно, как они здесь лежат — правда в свинцовых гробах?..
Куда ни ступишь — рыжая каша, но Олег шагал и шагал дальше, вглубь, к странным рядам, которые вблизи оказались колумбарными стенами. Черная мелкая вокзальная плитка на торцах, цемент на склейках мраморных плит-фасадов. Прилепленные скотчем пластмассовые цветы. Еще не занятые ячейки. Бетонная их обыденность, — крупнопанельное домостроение в масштабе 1:10, — Олег заглянул в одну. В ней стояла пивная бутылка.
Олег никогда раньше ничего такого не видел.
Походил, насколько позволяла грязь — в это кладбище нельзя было углубиться с сентября по май, как в заколдованное место; почитал. Там, где было по нескольку урн, позолоченные завитушки букв теснились и лезли друг на друга, и иногда можно было гадать, кем люди с разными фамилиями, умершие с разбросом в сорок лет, приходились друг другу, кроме того, что держали место. Много, много людей, кажется — миллионы.
