— Снимай! — крикнул Олег, как во сне.
Это была фамилия парня, который бросился с крышей вместе с Газозой.
Они с Валерой рванули было к залу, но туда их не пустили. Дверь закрылась. Валера долго упорно ее снимал, как будто мог разрезать, как автогеном, взглядом через объектив.
— Почему ты не сразу их снял?
— Э, так это ты должен мне говорить!
— Не, Валер, я не в этом смысле. Я вот не подумал, что это они. Ты, видимо, тоже. Вот почему?
Валера призадумался. Они присели на пуфики: теперь-то точно придется ждать. Минут десять.
— Ну, обычно, когда умирает кто-то молодой, приходит куча людей, — сформулировал, наконец, Валера.
— Во-от! Вот именно! — Олег был странно взбудоражен, он вскочил, не мог усидеть. — Здесь не было родителей, так? Тебе не кажется, что он, например, сирота? Что он болел и всю жизнь прожил в каком-нибудь интернате?
— Я тут типа Ватсон, да?
— Вот эти пацаны — они же были же похожи на интернатских? — допытывался Олег. — Вот по-твоему, с ними что? Какой диагноз? Ты же их снял, да?..
Всё заняло сильно меньше, чем десять минут. Видимо, никто ничего не говорил. Двери раскрылись, государственная дама с чувством сказала: «Прощайте!» — этой ударной нотой здесь завершалась каждая церемония. Съемочная группа кинулась наперерез.
— Где находился ваш внук? — Олег пытался докричаться до старушки, которая, кажется, не понимала, что он хочет. — Где он содержался? Назовите учреждение!
— Молодой человек!..
Его начали теснить педагогические тетки, потом государственная, потом прибежал охранник, и даже священник и оператор синтезатора выглянули из зала посмотреть — что тут происходит. Олег убеждал, что «всё, всё», его, плывущего, вели, Валера на всякий случай зачехлял камеру, тем временем — неизвестные близкие покойного юркнули в свой катафалк, насколько быстро это можно было проделать с еле ходящей бабушкой и инвалидами.
Они шли к автобусу «Файла», который Хижняков благоразумно запарковал в самом дальнем-неприметном конце. Будто предчувствуя, что будет скандал. Впрочем, — а когда его не было.
— Я останусь, — решил вдруг Олег, когда уже рассаживались.
— Че вдруг?
Он сказал первое, что в голову пришло — что попробует перетереть с работниками, дать денег, чтобы они сфоткали того парня в гробу.
— Он же уже горит.
— Да вряд ли.
Как по команде, все, в том числе Хижняков, оглянулись на крематорий, но над ним по-прежнему не было дыма. Может, труба запрятана в самую глубь этого сложного куба. Может, ее вообще нет. Кремация здесь казалось фальшивой, прощание — условным. А может, Олегу вообще всё теперь виделось сложным плетением обманок.
