— Ну, Мих, как жизнь?
— Да опять потаскуха. Огромная жирная потаскуха, а не жизнь…
И смотрят оба на потолок. Голый и бессмысленный.
— Надоело всё, честно говоря, — продолжает Михаил, обречённо скрючив нос. — Собраться с силами жить никак не могу. Понимаешь?
— Ага.
Оба курят. Обсуждают алкогольное коловращение. А пятиминутьем позже Антон, проходя мимо зеркала в туалет, замечает, что его бирюзовый свитерок оттягивает взгляд от толстовки его товарища. Приходится переряжаться в майку-алкоголичку…
И вот, когда уже наступает пора аперитивам — надоело сидеть на кухне и скучать за сигаретными разговорами! — появляется эта самая Зиночка.
Как-то неловко за локоток свой она держится — всё никак не поймает. И хрупкая какая… Нечто среднее в ней между красавицей и клушей. Стоит, приветствует. Локоток свой бросает — и уже рученьку протягивает лапам принимающим. Слегка улыбается… Михаилу — так-сяк, а вот Антону — со всею чеширскою многозначительностью… Ну точно не почудилось!
И — любит. И — отлюбить как-нибудь надо.
— Зина, знакомьтесь, это Михаил.
Пожимают руки. Вроде бы друг другу не противны… Тогда Антон делает достаточно смелый — с порогу-то — шаг:
— Зина, а вы ведь пьёте?
— Угу, — кое-как Зиночка отвечает и в щель между Антоном и Михаилом потихоньку пробегает.
Там уж все проходят в кухню. Зиночка пьёт маленькими глоточками какое-то красное вино (Антон не разбирал этикеток, когда ходил в магазин), Михаил — наливает за стопочкой стопку. Антон, стараясь не захмелеть, кое-как руководит процессом:
— Зин, ну расскажи Михаилу о себе.
— Ну… Я… — скромно и интригующе начинает она своё повествование о жизни простой владимирской девчонки. И, надо сказать, без некоторых ноток, свойственных чисто женскому очарованию, в этом её рассказе не обошлось. Да и вообще Зиночка эта была — что б там ни решил себе Антон — отнюдь не дура. И с самого-то порогу догадалась, что именно здесь замышляется. Обиделась она. Гневно обиделась! Но порог — как и собственное горло — переступила.
Смешно выходило. Или совсем несмешно. Тут надо ещё определиться.
Но, как бы разговор ни ветвился, как бы хороши ни были отпетые джаза́, — времечко-то идёт. Вечерок сменяет денёк. И, поскольку Зиночка берегла своё здоровье и только по чуть-чуть травила его этим невыносимым красным вином, — только она единственная к двум ночи оставалась трезвой в этой ситуации, построенной цепким Антоновым умом. Нет, это чисто женское удовольствие, конечно. Сидеть трезвой и слушать бубнёж двух пьяных придурков, которых она от чистого сердца презирает. Нет бы рожи им всем заплевать! А разговор шёл задушевный: про Зину уже давно все забыли.
