Чтобы отвлечься, я решил побаловаться спичками: поджигал — и отстреливал щелчком пальцев: увлекло необычайно. Вдруг — вижу: дом горит вовсю. Я не успел заметить, как устроил поджог, и медленно покраснел лицом. Я оглянулся и разинул рот — полыхали все дома кругом: страшно, с треском, с пылом. Вокруг ходили обладатели теней, совершенно не обращая на пожар внимания. Я встал на парапет и стал искать слово. Товарищи? Дряхло. Граждане? Вульгарно. А если…
— Братья и се́стры!
Несколько взглядов вздыбились, — я беззвучно открывал рот и разводил руками, показывая по сторонам. Какой-то парень, проходя мимо, сочувственно похлопал меня по ноге и дальше пошёл.
— Трёхкопеечная свечка… вернулась!
Меня, кажется, даже стало слышно. Но появились милицейские фигуры, — я спрыгнул и побежал: скрылся в Погорельском переулке. По пути домой меня ещё зарезали, и я отважно истекал кровью всю дорогу. Это была очень короткая фантазия. Мы шили штаны на ржавой машинке «Зингер» (карты осточертели) — неплохое занятие для полуночников. Коля жаловался и ныл: успевать-то он всё успевает, но ему уже и не хочется успевать.
— Может, сон вылечит? — сказал он с надеждой, как бы не нам.
— Дезертир, — проговорил презрительно я, уже битый час пытавшийся вставить нитку в иголку, но по нескольку раз забывая, что я делаю.
Лёха отбросил ткань и встал, хлопая себя по ляжкам.
— Я знаете, что заметил? — говорил он, расхаживая. — Наш бунт бессонницей — никакой, в общем-то, и не бунт. Цикл сна и яви — мы променяли на цикл четырёх часов. Отдых сна — мы променяли на отдых с пятаками на глазах. Перегрызли прутья одной клетки и попали в другую!
— Вот. Вот! А я что говорю! — подхватил Коля.
— Потерпите, — проговорил я сквозь зубы. — Дальше только интереснее. — Я попал в иголку.
Кажется, свет был уже не от лампочки, — в дверь истово застучали. Мы втроём отправились к глазку.
— А это Вера, — пояснил Коля, отстраняясь от глазка.
— А ничего. — Лёха прильнул. — Получше твоей Нади будет.
— Ты её даже не видел.
— А чего их смотреть? У тебя они одинаковые все.
Я тоже приложился к глазку. Это был типаж «острые коленки», но с весьма округлыми глазами. Носик запятой, похожа чем-то на продавщицу. Не вполне в моём вкусе, но мила, мила…
Миловидова (это наш декан) тоже вышла покурить. Я — по неосторожности — хотел было и её погнать за белую черту.
— А-а-а! Так вот про кого они говорили… — Она затянулась и оставила на сигарете килограмм помады. — Так слушай меня, голубчик. Не знаю, зачем ты гоняешь курящих, но ты уволен. Усёк?
