А впрочем, — успеется.
Остановились мы где-то на Фрунзенской набережной. Моя небывалая знакомка проживала в чебуречной, что ютилась во дворах. Специально для Инны были отведены потаённые хоромы — вход через шкаф. А внутри — роскошь человека с отрезанным вкусом: бархатные стены, канареечные диваны, шкапы и люстра, чуть по полу не скребущая.
— Какое нелепое место! — сказал я.
— Согласна. Я как въехала — свастику во всю стену нарисовала: ну так, чтоб нескучно. Еле оттёрли… А сама я не ночую здесь.
Я хотел спросить, где же проходят встречи, но прикусил язык.
Разглядывал аляповатый гобелен с голой бабой. Шедевр девяностых.
— Интересно, откуда табаком несёт? — прозвучало из-за ширмы.
О подошву я затушил самокрутку и бросил бычок за диван. На всякий случай и то, что в карманах было, — высыпал.
Вот, вышла — похожая на рок-диву: вокруг глаз черно — будто панда; тёмно-фиолетовые губы, колготки в сеточку, кожаная куртка. Она курила из мундштука и хохотала. Теперь все могли убедиться, что её лодыжки ничуть не хуже шеи.
Мы вышли на улицу, она взяла меня под руку. Вдруг она бросила: «Ну, рассказывай!» Я молчал, как болван. Вдруг — вспомнил случай: гопник лет шестнадцати стрелял у меня сигарету и хвастался тем, что отжал у кого-то травмат — правда, травмат этот мама реквизировала…
— Ну, Аристарх, пошлишь. Я эту историю уже знаю.
— И про…
— И про ночёвку в «Сбербанке», и про то, как ты под лёд провалился, — всё знаю. — Она наклонила голову. — Скучно всё знать, понимаешь?
Вопросы не задавай, историй не рассказывай! Шут для истории — вот должность-то! Я отстранился, сунул руки в карманы и решил отважно молчать. Инна хмыкнула.
Мы шли дворами.
Проходя через торжественную, должно быть, арку, что перед застеклённым мостом, Инна меланхолично толкнула одну из створок.
Сделалось хорошо.
Не зная, что говорить, я всё вертел головой: глазел на крыши, на балконы, на Инну. Это Андреевский мост? Стеклянный…. Последний раз я был здесь глухой осенью: не завтракал, прогуливал пары: читал Шкловского, забившись в угол. Охранник гнал меня под дождь…
Теперь что? Солнце сквозь стекло печёт, Инна в ногу шагает. Я понял, что счастлив. Вот так, просто — счастлив.
Она спросила, — и эхо разлетелось вокруг:
— Слушай, а что такое история для тебя?
С минуту убив на «э-э-э» и «м-м-м», я ответил:
— История — это ребёнок, который возится с кубиками и не знает, чем себя развлечь. Придумывает интриги, войны… Но это глупо, наверное.
