Цензуры на Руси уже лет тридцать нет. Это официально. Неофициально — процветает. А заведую ей я.
У нас в редакции принято помалкивать об этом. Мой кабинет в самом конце коридора, — но ни одна рукопись без моей печати и думать не думает о том, чтобы куда-то пойти.
Вот, принесли опять. Очередная мура про счастливую любовь. Я херила красной ручкой одну страницу за одной — и отбрасывала их в сторону с небрежным шелестом.
— Можно войти? — постучался: Рома.
— Да-а-а, — я попробовала вчитаться, но опять увидела: «нежные плечики дышали фиалками» и «Вселенная затаилась в её очах». — Да-а. Войдите.
Явился, раздолбай: подбородок боится выступать и нежно поддаётся, чёрные волосы засалены напрочь, нерешительный рот застыл в вечной улыбке не то кота, не то кролика. Одет кое-как: синий жилетик в лишённую вкуса клеточку; воротник рубашки распахнут — наверняка отлетела пу…
— Как работа? — спросил Рома, заложил руки за спину и навис над столом — будто бы не мешая.
Я приподняла очки и ухватилась за переносицу (она стонала):
— Да никак. Опять все счастливы, все целуются. Аудитория не поймёт.
— Не хватает мрака?
— Именно.
Я надела очки и потянулась к кофе — темновато у нас тут, одна только лампа следака; меня окружают бумажки, кипы, талмуды́, — я потянулась к кружке и нащупала пузатую бутылку. Поднесла на свет:
— Это что? Коньяк?
— Коньяк.
У Ромы взор мерцал.
— Убери это. — Я протянула ему бутылку и поправила неприлично распахнувшуюся шаль.
— Но у тебя день рождения, вот я и…
— Убери, я сказала.
Нет, я пью — просто редко: раз месяца в четыре нарезаюсь как настоящая свинья. Правда, одна. И на обед я не хожу (терпеть до ужина дешевле выходит). И курю ровно четыре раза в день (пять — уже разврат). Рома знал это. На что он вообще надеялся?
— Ну ладно. — Рома спрятал бутыль в саквояж. — Выпить, пройтись… Разве это криминал?
— Сам видишь, сколько работы.
Он не уходил и невыносимо хрустел пальцами.
— Что за текст-то хоть? — Он взял одну из похеренных страниц.
— Похоже на… Ну, помнишь, тот парень, что «Вечер у Клэр» написал? Почти то же самое. Только без зазнайства и повеселей.
— Так плохо? — Он всматривался в буквы. Потом отвёл страницу и посмотрел на меня так, будто я тоже буква. — Ты знаешь, что у тебя усталые веки?
— Знаю. Я как родилась — так сразу и устала.
Рома ещё несколько времени повертел в руке какой-то карандаш, потом щёлкнул краем рта и ушёл. Наконец-то.
День рождения… Подумаешь! — ещё раз облетела Солнце. Уж как мне потрудиться-то пришлось!.. А ведь забавно. Бо́льшая часть праздников отмечает оборот колеса: беспомощно ставит на нём отметку. Всё повторяется-ряется-ряется. И мы ещё радоваться должны! Чему?
