— Странный у тебя друг…
— Это он мёртвый просто.
— А. Бывает.
Как смена кончилась, девушки вещички хвать — и вон из квартиры. Перед уходом оставили Сан Санычу и Вадику по увесистой пачке рублей. (Видите ли, у мертвецов всё шиворот-навыворот.)
Стал Вадик пачку свою пересчитывать, а в ней записка спряталась: на носовом платке писанная. Вадик сунул её в рот и ушёл в ванную. Прежде чем читать — смыл воду в унитазе. Он был не дурак.
Записка же оказалась вот какого содержания:
«Вадиг, милый, твой друг очинь страный. Он маей калеге расказывал пра деда сваево. Марозил шо-то вроде: «Такой сзаббавный, у нево одной руки нет». Нам стало страшна и мы ушли. Он страный и шутки у нево дуратцкие. Я думаю, что он от лукавова. Лучэ с ним не вадись.
Твая В.»
Он перечёл записку, поправил все ошибки красной ручкой (удачно оказавшейся рядом), сложил платок треугольником и припрятал в нагрудный карман (Вадик умер в свитере с нагрудным карманом). Потом в зеркало глянул — любопытно стало, каков он. Заметил на шее засос. Вадик улыбнулся нахально и — засос потирая этот — вышел из ванной.
— Ну-ка! Убери этот разврат! — Сан Саныч взнегодовал.
— А что такого?
— У тебя трупные пятна должны быть. А эти — живые.
Сан Саныч задрал рубашку и показал свои трупные пятна. Было слегка похоже, что они нарисованы фломастером, но Вадик послушно залепил своё негожее пятно широким пластырем.
Но что дома торчать? Даже мертвецам дома скучно. Поехали в центр.
Сначала заскочили в Ленинскую библиотеку, где бросались в посетителей заранее заготовленными фекалиями, потом разбудили Ленина, предложили выпить брудершафт, а он не отказался. На стройке нашли ведёрко белой краски и перекрасили задницы всем кавказцам на Красной площади. В царь-колокол звонили, торец ГУМа обоссали, маленького мальчика за уши протащили от Маросейки до Мясницкой. Дарили бездомным конвертики с соплями, стреляли сигареты, пинали собак и даже видели ментов.
Одно слово — нет пределов мертвецкому веселью!
Починив бесчинств, двинулись к Лубянке. Там Сан Саныч Вадика и бросил со словами:
— Ща вернусь. Не разлагайся.
А Вадик сел на парапет, щёку подпёр и закурил в даль меланхолично. Он так и при жизни умел, но в смерти все дурные и хорошие качества обостряются: вот и теперь он — остро меланхолировал.
Возвращается Сан Саныч, а на пальце у него — шкелет кошачий.
— Во! — говорит. — Хорошо, что запомнил, где закопали.
— Что это?
— Ну ты чего? Я мёртвый, а не слепошарый. — Сан Саныч поджал губы шкодливо. — Влюбился! В живую! — Он протянул дохлую кошку. — Вот тебе невеста по сословию. Целуйтесь!
