Паустовский влюблен в жизнь как она есть. «Отчаянное пристрастие к жизни», — говорит один из его героев.
Цветаева как будто вторит ему: «Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жадность жить».
Паустовский принимает и поэтизирует обычную повседневность всей своей романтической натурой. Он сам — неотъемлемая часть этой жизни. И делит он в своих произведениях людей на своих, советских, и чужих, врагов, главным образом по склонности их к созидательному труду. Нетрудовой элемент всегда враг. А с врагом надо сурово расправляться. Как, скажем, пьяный матрос с голландской королевой Вильгельминой.
А Цветаева даже преступнику, только что ее ограбившему, не желает смерти.
Она живет особняком — и всегда с сочувствием к побежденным. «Пощадите Стеньку Разина!» — звучит в 1918-м году цветаевский мотив прощения. Два сына поссорились, не поладили, передрались. А для матери они оба — ее дети. Марина Цветаева просит пощады красным, в момент кажущегося поражения революции, бунтарям, тем, кто больше всего нарушил ее внутренний душевный мир. Просит голосом — и сердцем — Матери Родины. Той Руси, которая после разгрома добровольцев оказалась для нее «за морем за синим». Той родиной, которая для нее после революции перестала быть…
Паустовскому же ни люди, ни события не мешают быть самим собой и писать о них эпически-описательно, не выпадая из очарованной созерцательности.
Вот, скажем, такая зарисовка: «Яша <…> проклинал себя, „буржуйку“, Одессу, Антанту и все на свете, стонал и клялся, что больше ни за что не пойдет воровать дрова. У меня тоже было невесело на душе. <…> Но <…> после чая Яша тотчас засыпал, а я лежал на жесткой профессорской тахте и долго прислушивался к звукам ночи». Для Паустовского все в жизни свершается рукотворно, людьми, без участия Бога.
А у Марины Цветаевой постоянный диалог с Богом. Ей больше всего нужно, чтобы ее поняли, весь ее высокий, сложный и необъятный внутренний мир, где есть и Бог, а Христос — «тот конец дороги»! Ей необходимо соответствие в окружающих ее духовным ценностям, а где найти таких людей! И она всей собой реальную жизнь отталкивает, принимает только поэтически преображенную словом.
Цветаевское высокодуховное «Я» — и не сливающийся с ним, противостоящий ей мир земной с его непониманием…
Романтический мир Паустовского, «земной рай», в котором его «Я» растворяется, как неотъемлемая часть. И только тунеядец, хищник и потребитель способен его разрушить. Никакой пощады ему!
