Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8 | страница 76



«Отец накажет, мать простит», — читаем мы у Дмитрия Мережковского в «Тайне трех». Такое разное поведение в семье и неодинаковое отношение к детям обоих родителей!

Попробуем подойти к нашим героям с этой психологической позиции.

Паустовский на земном плане строг и взыскателен, готов наказать разрушителей природной благодати. Полюбит их только, если они изменятся к лучшему. В этом варианте он — типичный Отец. Но на духовном плане, по состоянию души, он любит всех людей и все проявления жизни изначально. И здесь в этом своем отношении он — Мать.

Цветаева — сторонница мира («не надо людям с людьми на земле бороться!»), всех страдающих людей она без разбора любит и прощает, любых погибших оплакивает («И красный, и белый — мама!») — и это типичное поведение Матери. А на духовном плане она выступает как Отец — непримиримый и требовательный к людям, духовно неразвитым: «Одному не простила — всем!». Никому не простила непонимания своей «морской» души. Как будто хотела сказать: «Когда поймете — полюблю».

Так и встали рядом два гиганта культуры ХХ века:

Константин Паустовский — Отец на земле, в земном, — Мать в душе —

и Марина Цветаева — Мать на земле — Отец в душе.

Оба с ярким выражением мужского начала Ян и женского начала Инь, но скомбинированных по-разному.

Андрогины.

Татьяна Браткова

Стихи

* * *
Дождь кончился на склоне дня.
Закат неистов.
О вере спросите меня?
Я пантеистка.
В зеленый лес войду, как в храм.
Стволов колонны.
К медвяно пахнущим цветам
Склонюсь в поклоне.
И неумолчный птичий хор,
И лепет леса…
Что даст возвышенней восторг,
Чем эта месса?
Пройду сквозь чащу вдоль реки
Тропинкой топкой.
Лосенок хлеб возьмет с руки
Губою теплой.
Сверкает омут серебром,
Сулит прохладу.
Среди кувшинок бьет хвостом,
Плывет наяда.
Встают над росами полей
Дымы тумана.
В овраге свищет соловей
Свирелью Пана…
А ночью, звездами маня,
Так небо близко…
Единый Бог, прости меня.
Я — пантеистка.
* * *
Не пишу я стихов, не пишу.
Лишь отчаянье ими глушу.
Чтоб от боли утрат не стонать,
Можно строчки на ветер бросать.
Ненадолго притихнет душа,
Облетевшей листовою шурша.
Притвориться смогу, что дышу.
Не пишу я стихов. Не пишу.
* * *
Шторм отсиял, могуч и громок,
И на мели
Остались жалкие обломки —
Твои. Мои.
Краюха высохшего хлеба.
Вода, чтоб пить…
Восход. Закат. Овчинка неба.
И надо жить.
* * *
Когда тоска торжествовала
В осеннем сумрачном саду,
Мне тихо вишня прошептала:
«Ты потерпи. Я зацвету…»

Жанна Гречуха

Лукоморье

(одноактная пьеса)

Посвящается Татьяне Величко