И еще: «За бессмысленное убийство деревьев надо карать. <…> Из нашей жизни навсегда должен быть изгнан один из опаснейших врагов социалистического общества — обыватель и хищник с пустыми глазами, плюющий на природу и калечащий ее для удобства своей копеечной и бессмысленной жизни».
Однако, даже явные злоупотребления власть имущих и их попустительство не могут сбить общего оптимистического отношения Паустовского к жизни при советском строе. Он видит и описывает только то, что хочет: освобожденных от платков аджарских девушек, ныне работниц ткацкой фабрики, прорытые каналы, построенные плотины, стройку заводов…
Его герои верят в крепость колхозов и построение рая на земле, только бы освобожденные люди захотели трудиться и дружно взялись за дело. Но снова и снова в его же очерках и рассказах сквозит — нет, пока еще люди далеки от этого желания…
Однако, оптимизм в его произведениях не иссякает. Он ощутимо остается верен тем, кто принес на его родину новые принципы жизни — может быть, здесь тоже сказалась любовь к новизне?
Такое впечатление, что вера Паустовского в светлое завтра на земле поистине неиссякаема, она помогает ему жить и надеяться, писать светло и убедительно.
В момент окончательного прорыва большевиков в Одессу в 1920 году он думал: «…моему раздерганному противоречиями прошлому может дать смысл и силу, значение и оправдание только будущее».
Это будущее очень быстро приняло вид разрушения. По ощущению Паустовского, «реальность так густо переплелась здесь с фантастикой. <…> Несмотря на голод, ледяную сырость в домах, на разруху и одиночество, <…> я чувствовал временами приливы необъяснимого подъема. <…> мои годы уже подходили к 30, но я ощущал себя восемнадцатилетним» (СС, 3, 789). Возможно, революция и разруха воспринимались юным Костей как приключение, когда в нем явно оживал дядя Юзя?..
Марина Цветаева восприняла послереволюционную Россию как «дом, который — срыт». «Той России — нету, /Как и той меня» — скажет она в зарубежной отдаленности 30-х годов.
Оставшись на родине после октябрьского переворота, она внутренне примыкает к тем, кто изгнан, к защитникам старого строя. К побежденным.
Ее отношение к СССР перед возвращением из-за границы выражено четко: она там невозможна. «Ехать в Россию? <…> Там мне не только заткнут рот непечатанием моих вещей — там мне их и писать не дадут».
Она выбрала раз и навсегда для себя — духовные ценности, современность определила как «совокупность лучшего».
