И он — органичная часть всего этого, приобщенный и слившийся с природой и жизнью людей. Ее естественная часть.
Очередной всплеск — в Мещёрском крае, Солотче, «второй родине», где ему захотелось стать еще чувствительнее, еще утонченнее. И вот — желаемое свершилось: «…медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услышал шелест падающего листа — неясный звук, похожий на детский шепот, и почему-то у меня забилось сердце».
Такое впечатление, что добрый чародей рассказывает читателю волшебную сказку о зачарованном мире. Сказывает сказку жизни, в которой живет сам. И так хочется, чтобы ее услышало как можно больше людей!
И Паустовский уже в другом месте и в другое время пишет: «Это должны бы видеть все любимые тобой и милые люди. Когда человек счастлив, он щедр, он стремится быть проводником по прекрасному. Сейчас мы были счастливы, но молчали, потому что настоящий восторг не терпит никаких возгласов и внешнего выражения».
А Марина Цветаева свой восторг всегда выплескивала — фейерверком, восклицательными знаками. И негодование — тоже, часто едко, иногда — иронически.
Она вообще была междометийной, когда говорила о любви и счастье. Это ей принадлежит фраза: «Бог создал мир в восхищении».
«Вся моя жизнь — роман с собственной душою, с городом, где живу, с деревом на краю дороги, — с воздухом. И я бесконечно счастлива». Это написано незадолго до революции…
Революцию Паустовский и Цветаева встретили по-разному, с виду — встали по разные стороны баррикад.
«Чернь черная навстречу чванится» — это впечатление Цветаевой в начале революции. И вскоре продолжение: «Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь. <…> Ненавижу — поняла — вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошелку в ней, шелковую („клеш“) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видимо, нет!) — уничтожение всей меня — все человеческое мясо — мещанство!».
У Паустовского встречаем аналогичное непринятие потребителей и хищников: «Только люди, не помнящие своего духовного родства, люди, тупо равнодушные к культуре своей страны, могут так безжалостно уничтожать ту высокую культурную ценность, что несут в себе природа, пейзаж и его красота. <…> браконьер пронырлив и деятелен и проникает в самые глухие и заповедные углы. <…> глушением рыбы <…> занимались представители местной власти».
