На противоположном берегу Катуни, в маленьком домике, на краю села Аскат, расположившегося у подножья горы Межелик, жил скульптор, резчик по дереву. Одаренный человек, вел, как мне показалось, образ жизни отшельника, не желал афишировать свой талант и, как следствие, не любил непрошеных гостей. Наш проводник сказал, что на днях делегации, прибывшей из страны восходящего солнца, он в аудиенции отказал. Но мы все же рискнули навестить художника. Судя по всему, нас постигла бы та же учесть, что и японцев, если бы не счастливое стечение обстоятельств, вернее сказать, внезапная смена погоды.
Когда мы постучались в дверь, на крыльцо вышел худощавый, среднего роста, пожилой, вполне еще статный мужчина с серо-голубыми глазами в накинутом на плечи стареньком пиджаке и такой же не новой шляпе, поля которой приняли несколько волнообразную форму. На глаз определить его возраст было трудно: поседевшие борода и усы не позволяли этого сделать. Мы поздоровались и попытались пояснить, кто мы такие и какова цель нашего визита. Художник ни выражением лица, ни жестом не выказал своего недовольства и оставался молчаливо-спокойным, лишь переступая с ноги на ногу, как бы разминаясь, терпеливо ожидал, когда слова наши иссякнут. А дождавшись, внутрь своего дома нас все же не пригласил.
Молча постояв еще немного, он посмотрел на моих маленьких дочерей, а потом вверх, высоко задрав подбородок. Поправив соскользнувший было с плеч пиджак, сказал: «Дождь сейчас начнется». Через минуту упали первые крупные капли, окончательно нас обескуражившие. И тогда Кузьма Исаакович Басаргин, кем и являлся этот человек, распахнул перед нами дверь и скомандовал: «Ну-ка, быстренько проходите!» Слегка замешкавшись на крыльце, пропуская друг друга вперед, мы за какие-то секунды успели хорошенько промокнуть. В мастерской, усевшись кто на чем, стали осматриваться. Нас окружали произведения искусства. На стеллажах я увидел небольшие статуэтки из дерева и огромные, словно иконы, мистические лики то ли духов, то ли людей со звездой во лбу или на темени, вырезанные на широких досках и, с позволения мастера, глядевшие теперь на нас своими необычными, излучающими свет глазами. У стен стояли и лежали деревянные заготовки. Спинки массивных стульев, на которых устроились мои дочки, изображали ушастых филинов. На полке я увидел черно-белую фотографию Басаргина, молодого темноволосого бородача, слегка нахмурившего брови и смотревшего в момент съемки не в объектив фотоаппарата, а куда-то вдаль. Я осознавал, в чей мир мы бесцеремонно вторглись, и был рад тому, что никто из присутствующих не осмеливался совсем уж нарушить царившую здесь атмосферу сосредоточенности и умиротворения.
