О чем мурлыкала кошка
У вертолета, в котором я летел над вышеупомянутой линией электропередач, были мутные иллюминаторы. Поэтому я не мог через них снимать на видеокамеру, гарантируя качество отснятого материала. А хотелось запечатлеть саму ЛЭП и разбросанные вдоль нее занесенные снегом таежные деревушки. Времени для раздумий не было: вертолет летел быстро. Но тут второй пилот, заметив, что у меня проблема, решил помочь. Нарушая мыслимые и немыслимые инструкции, он подвел меня к двери металлической птицы и одним махом откатил ее в сторону. Лицо и руки обдало морозным ветром. Став на колени и придерживаясь свободной рукой за дверной косяк, я посмотрел в видоискатель камеры. Опять ничего не получалось: в кадр попадал не только порог двери, но и мои колени. Я объяснил вертолетчику ситуацию. Тогда он посоветовал мне, чтобы я расстегнул свое длинное пальто и, подобрав его полы, скрутил их у меня за спиной в виде каната. Натягивая его на себя, пилот дал мне возможность наклониться вперед и чуть-чуть «выйти» из вертолета наружу. Удивительно, но страха я тогда не испытывал. Только об одном думал: получить отличные кадры. Все это было похоже на съемку фильма с ковра-самолета. Не было никакой качки, только легкая вибрация от двигателя передавалась на камеру. В тот момент вспомнилась всем известная песня, наполненная оптимизмом и романтикой — о зеленой, поющей под крылом самолета тайге. Какую же песню она напевала под аккомпанемент зимних ветров, на полгода укрывшись от трескучих морозов под толстым снежным одеялом?
Это наверняка знал молодой человек, с которым я познакомился во время поездки в Эльбезу, самое отдаленное шорское село, куда решено было добраться на санях. Парень считался недееспособным инвалидом. Но мне показался вполне нормальным человеком. Я слышал, где-то в Англии словосочетанием god’s fool («глупец Божий»), являющимся синонимом слова «юродивый», называли обделенных природой людей, считая их пророками. Возможно, потому, что они обладали неким даром видеть мир по-иному, не как остальные люди. Молодой шорец жил со своей теткой в одной из умирающих деревень. Еще с ними жила кошка. Незадолго до нашей встречи случилась беда — они стали погорельцами, и им пришлось ютиться в чудом уцелевшем от пожара сарае.
Преодолев в направлении Эльбезы пару десятков километров и спустившись с очередной сопки на равнину, наш обоз, состоящий из двух саней, остановился в той самой деревне, где жил парень, в ней я насчитал всего шесть домов. Пока лошади отдыхали, мы успели пообщаться с местными жителями. Они рассказали о недавнем пожаре и отвели на пепелище. Я и мои провожатые вошли в наспех оборудованное, совершенно не пригодное для проживания «жилище». Внутри было почти также морозно, как и снаружи. Свет пробивался через полиэтиленовую пленку, заменявшую теперь часть обвалившейся когда-то крыши. Парень, сосредоточив свой взгляд на темной бревенчатой стене, молча сидел на самодельном топчане, поглаживая кошку у себя на коленях. «Как же здесь можно ночевать»? — спросил я у него, шокированный тем, что увидел. «А мы с кошкой вот так обнимемся…» — сказал он, прижав к себе свою подружку. Проведя рукой под носом, парень прилег боком на топчан и натянул на себя какую-то тряпку. «Так и спим», — добавил, закрыв глаза.
