Снимать фильм — дело непростое. Нужно быть не только наблюдательным, но и иметь хорошую реакцию, всегда быть наготове. Помню, однажды зимой под рукой у меня не оказалось камеры именно в тот момент, когда водитель нашего грузовика затормозил, увидев рысь, неспешно переходившую дорогу. Ее раскосые глаза ослеплял белый снег, казалось, мы зверя не интересовали… Снимай на здоровье! А камера далеко. В глухих местах не знаешь, где окажешься завтра, что будет объектом съемки. Не остановится ли в неподходящий момент из-за мороза видеокамера, работавшая от единственной батареи? А подзарядить аккумулятор можно не везде — электричества в большинстве таежных деревень не было вовсе. Редко попадалась деревушка, где имелся купленный кем-нибудь из ее жителей дизель-генератор, вырабатывающий электричество для своего удачливого хозяина. Из-за дефицита солярки, как правило, генератор заводили часа на два, чтобы посмотреть по телевизору новости, узнать о чем-нибудь важном. А по проводам высоковольтной линии электропередач, когда-то проложенной от Саяно-Шушенской ГЭС до металлургического комбината в Новокузнецке, в обход шорским деревням продолжала течь электрическая река. Почему-то ни во время прокладки мощной энергетической артерии, ни позже не было предусмотрено ни одной понижающей подстанции для нужд местных жителей. Помнили о необходимой для страны руде, которую здесь добывают, об угле, извлекаемом из таежных недр, и попросту забыли об интересах коренного истинных хозяев здешних земель. Прокладывая ЛЭП, прорубали просеки, а поваленный вековой кедрач даже не вывозили для переработки. Эти деревья так и сгнили.
Во время моей первой командировки в те края я узнал о серьезных проблемах, с которыми сталкиваются местные жители. Попытки шорцев добиться для немолодых таежников снижения пенсионного возраста оказались безуспешными. Охотник не имел льготного стажа и, находясь в очень тяжелых условиях, до шестидесяти лет должен был работать. Кроме того, каждого местного охотника государство в лице промысловых предприятий обязывало сдавать по тонне кедрового ореха в год. Шорцу, еще крепкому мужчине, с которым я однажды вел разговор в его доме, за сезон удалось набить, только подумайте, три тонны! Я в собственных руках держал квитанцию, которую он мне показывал. А «набить» — это значит разыскать в тайге подходящий высокий кедр, забраться на него, затем специальной колотушкой обстучать ствол, спуститься и собрать упавшие кедровые шишки в мешки, доставить их домой, часто по воде, и уже потом извлекать из шишек орешки. «Охотникам дают план на орех огромный. А старики уже не справляются. Однако все же работают», — говорили мне шорцы. Кроме того, охотник был обязан сдавать в количестве, строго определенном заготовительными конторами, беличьи и собольи шкурки, другие меха. О расценках 1990 года на пушнину лучше не упоминать. При этом размер его пенсии определялся по последним годам, когда и силы на исходе, и глаз и рука не те. А, между прочим, продразверстка в нашей стране, как мера вынужденная, официально закончилась еще 21 марта 1921 года.
