Запах! Я уткнулась носом в полотенце.
И мы уснули. А пока спали на песке, наши одежды и волосы просушились на славу. Меня разбудил Джефф, мы бросились в воду – кто-то бултыхался, кто-то брызгался. Проклятый купальник, он был полон песка. Пришлось раздеться, чтобы вытряхнуть песок, хотя я знала, что здесь можно попасть в тюрьму, если разденешься.
О, какой долгий путь, через пески, в пункт проката купальников – путь между небом, морем, песком, землей! Оказалось, я спалила себе всю кожу и натерла лямками и резинками все то, что можно было натереть. Смешно, но люди на курортах за это самое выкладывают кругленькие суммы.
«Америкэн-экспресс», почта-телеграф, в Мадриде по воскресеньям не работает, поэтому руководитель группы взял корреспонденцию заранее. Мне пришло два письма, от Джона и от Бенни.
От Джона письмо тревожное. В открытую Джон писать не рискнул. Сказал так: лоббисты преследуют свои интересы. Джон не уверен, что простые американцы разделяют взгляды лоббистов, вероятно, у них есть свое мнение на этот счет. Миры могли бы закупить на телевидении эфирное время и объяснить миллионам землян точку зрения орбиты. Существует опасение, что лоббисты постараются всеми силами воспрепятствовать этому, предложат покупать эфирное время с аукциона, и в данном случае Мирам придется выдерживать жесточайшую конкуренцию со стороны владельцев боевиков и порнофильмов. А так, по мнению Джона, ситуация стабилизировалась. Единственный рычаг, на который мы можем реально надавить, – это прекратить поставку на планету нашей энергии. Мы использовали свой шанс в полной мере, и Америка не пошла на закрытие космодрома в Кейпе. Переговоры, если в данном контексте вообще употребимо подобное слово, продолжаются. Но отделить зерна от плевел сейчас очень непросто.
А Бенни прислал мне новое стихотворение.
ПОСЛЕДНЕЕ ИЗ НИХ
Писал опять всю ночь. Прими. Пусть мир жесток
От прежних слов Моих, от дум моих кручинных
Мечтою веет. Ухожу, коль вышел срок,
Один… Но не затем, чтоб в штормовой пучине
Щемящую тоску похоронить.
Фаянсова луна – но не разбита.
Беречь себя – твой долг. Шторм рушит сны.
Рим пал, но вечны весны, вечны иды.
Не верь менялам. Правда их есть ложь.
Беги от сильных. Боль страшней, чем скука.
Взывая к Небесам, ты обретешь
Спокойствие на сердце, твердость духа.
А подлецу – пора бы по лицу.
Ты веришь мне? Письмо пришло к концу.
Бенни.
Письмо было опущено в почтовый ящик в Денвере. Бенни отправился в бега.
В его последнем произведении уже проглядывала какая-то членораздельная – в отличие от первого стихотворения, присланного мне, – мысль. Кроме того, между строк отчетливо сквозил страх. И все же стиль был чужой, словно кем-то навязанный Аронсу. Бенни никогда не работал в такой манере… Что касается формы… Да, отдавал предпочтение малым формам, не замахиваясь на эпические поэмы. Но зачем ему понадобилось сковывать себя жестким четырнадцатистрочным – сонетным – каркасом? Тут что-то не чисто, решила я и принялась вчитываться в заключительные двустишья.
