Он выбрал неверный путь и не сознавал, что заблуждается. Ведь кто гонится за деньгами, тому нельзя тратить время на чтение «Преступления и наказания», с дешевым билетом в кармане в десятый раз слушать «Кармен», спорить с другом о философии Герберта Спенсера или, на худой конец, томно поглядывать на женщин, — ведь не заговоришь же с ними, если в кошельке у тебя всего несколько крон, — а кроме того, безнадежно вздыхать по Ирен Ш. Ирен Ш. из чистого любопытства не отказала Иштвану в одном или двух свиданиях.
Надьреви не сознавал, что он угнетенный и униженный, обездоленный, отрешенный от жизни, обреченный на подневольный труд пария, и, лишь обзаведясь деньгами, может он избавиться от своей злополучной участи. Не знал, что деньги добываются иным путем. Что надо, погасив ко всему интерес, заняться торговлей: покупать, продавать, посредничать в коммерческих делах; скопив по грошу кругленькую сумму, открыть какое-нибудь предприятие и других заставлять там работать. Не понимал, например, что обогащается не поэт, а его издатель. Что владелец магазина готового платья на проспекте Ракоци Мор Имхоф зарабатывает намного больше, чем профессор, читающий курс философии права. Он не знал, что Эдэ Харкани[8] получил за свой труд «Против суеверий» гонорар в триста крон, а торговец Шандор, продающий книги из библиотеки общественных наук, имеет ежемесячный доход в тысячу крон. Перед глазами у Надьреви не было таких примеров, как, скажем, господин Ш. Б., который, приехав в Пешт из провинции, ходил по квартирам и торговал сыром, сельдями, а потом приобрел три пятиэтажных дома. Не знал он законов той жизни и среды, где ему приходилось двигаться и дышать. Он лишь терзался, страдал от беспомощности, принимал питьевую соду при повышенной кислотности, иногда при сердцебиениях пил бром и мало-помалу приходил к выводу, что мир несправедливо устроен и надо его изменить. Он не разделял точку зрения эгоистов, что мир всегда был и будет несправедливо устроен и нужно выстоять в борьбе с ним. Не имея представления о жизни, не подозревал он, какие возможности таит она в себе. Люди и недалекие, и искушенные опытом, считали, что проспект Музеум вечно останется проспектом Музеум, что марка местного письма, непременно зеленая, стоила и будет стоить шесть филлеров, иногороднего, непременно красная, стоит и будет стоить десять филлеров, что в кафе ставят и будут ставить по утрам на столики рожки Штефания, разные булочки с маслом, что вечный символ нищеты — бедняк, ужинающий на улице из кулечка шкварками за десять филлеров и хлебом на четыре филлера.
