О безымянном прусском лейтенанте
Позвольте вам, друзья, сегодня спеть.
Он умирал не в битве, не в палате,
В сарае ожидал он свою смерть.
Его из боя вынести сумели…
Когда из двадцать первой батареи
Ещё вели огонь, то вся земля
Наполнилась сиянием пожаров.
Носилки содрогались от огня,
Вибрируя под тяжестью ударов.
Хирург там, закатавши рукава,
Работал долго с марлею и ватой,
Уж на ногах держался он едва…
Вокруг лежали тихие солдаты.
Безмолвно средь безмолвных он ходил,
А скальпель окровавленный скользил,
Клинком холодным разделяя плоть,
Пытаясь смерть найти и побороть.
Вдруг удивленно смотрит врач назад…
Не мог он не узреть и не услышать,
Как блеском наливаются глаза,
Как грудь солдата возбуждённо дышит.
Одновременно мальчик и мужчина,
Лежал двадцатилетний лейтенант.
Куда красноречивей, чем слова,
Был взор его… Солдата голова
В холодный шлем зажата, как в тиски,
Сияют распалённые виски.
Шинели истрепавшийся подол,
Мерцанье серых глаз… а на межбровье
Родимое пятно, как ореол,
Горит от боли, наливаясь кровью.
Солдат сурово смотрит и молчит,
А взгляд его кричит, кричит, кричит…
Тогда, не доверяя языку,
Боец покрепче стискивает зубы,
«Я не могу, я больше не могу!» —
Стенает он сквозь сомкнутые губы.
На лбу солдата проступает пот…
Врача к себе на помощь он зовёт.
Он просит подойти его поближе,
А тот над ним склоняется все ниже.
Врач ремесло освоил не вчера,
Не в первый раз у смертного одра
Дежурит хладнокровный эскулап.
Как часто из коварных смерти лап
Не вырывались пленники на волю!
Врачу известно всё об этой боли…
Быть может, нужно что-то передать
Родным и близким, матери, невесте?
Как часто, собираясь умирать,
Просил его солдат побыть с ним вместе.
Спокойно, друг! Пребудет пусть с тобою
Руки моей присутствие живое!
Любимую на помощь призови,
Чье имя чудотворно, как молитва…
Но юношу, что вынесли из битвы,
Не трогают рассказы о любви.
Одно лишь слово он роняет резко,
Одновременно жалобно и дерзко.
Кричит он: «Морфия!…»
