Когда Герман Лёнс уходил на войну,
Насмешница-сойка явилась ему.
«Тебе уже, братец, почти пятьдесят.
В твои-то года люди дома сидят.
Зачем же тебе уходить на войну?
Собрался под шлемом скрывать седину?»
«Меня ты, мой друг, не застанешь врасплох!
Неважно, что скажут о нас:
Стрелок может быть иль хорош, или плох,
И возраст ему не указ!»
«А как же охота, а как же стихи?
Сиди лучше дома, себя береги!»
Но Лёнс непреклонен остался тогда:
«Над нашей страной назревает беда!»
«Неужто забудешь ты землю, свой дом?»
«Ее я припрятал под серым сукном».
«Неужто забудешь о рае лесном?»
«Его я припрятал под серым сукном».
«Неужто забудешь ты песенный звон?»
«Все песни ношу я под серым сукном».
Насмешница в лес улетела роптать,
А Лёнс за отчизну ушел умирать.
Он тихо лежит на багряном лугу,
А в небе крылами рисуют дугу
Могучие птицы… Безмолвный поэт
Объять своим взором желает весь свет.
Раскрытые книги лежат перед ним!
И лес, что поэтом так нежно любим,
И свет золотистый, что залил поля,
И утренней пашни сырая земля!
А смерть его кличет, как голос вдали…
Но прежде, чем с миром уйти на покой,
Он нежно коснулся дрожащей рукой
Оружия, сердца и тёплой земли.
«Оставь же ты, сердце, свой песенный звон!»
И тут же закрыл позолоченный том.
«Рука раскалилась горячим ружьём!»
И тихо закрыл изумрудный свой том.
«Земля, ты мой саван, последний мой дом!»…
Тут Лёнс закрывает коричневый том.
