Петрович вздохнул:
— Чего уж там! За тем к вам и пришел.
Пока оформляли документы, надзиратель ввел в дежурку человека небольшого роста в длиннополой шинели. Он был весь какой-то растрепанный. Невероятно большие уши нелепо торчали в стороны. Из-под низкого лба глядели сошедшиеся возле переносицы маленькие злые глазки.
— Вот ваш красавец, — рассмеялся офицер. — Ну, Нечаев, кланяйся низко своему благодетелю.
Нечаев с чувством прижал руку к сердцу:
— С праздником вас, господин хороший! За то, что вы меня избавили от тюремной параши и от жидкой каши, чтоб вашему благородию медаль за усердие дали.
…Петрович нанял извозчика и с освобожденным мужичком отправился домой. В душе портного зародилась беспричинная тревога.
Предупрежденный загодя Джавад протопил баньку. Туда первым делом был направлен Нечаев. Петрович подобрал ему со своего плеча необходимую одежонку: исподнее, порты и весьма исправную поддевку.
Надиря накрыла стол белой, тщательно выглаженной скатертью. Затем закуски поставила — сузьму татарскую, соленую капусту, огурчики.
— С праздничком! — Петрович поднял рюмку. — Нынче даже скоромное позволительно. Спасибо тебе, добрый человек, — старик поклонился Нечаеву, — ты помог нам радостную усладу сердцу доставить.
— Да уж, — самодовольно хмыкнул арестант, — ради меня теперя тебя Бог в рай возьмет. — И он залпом выпил водку и тут же, не спрашивая, налил себе еще.
— Ты, мил-человек, долго в узилище томился?
— Да почитай два месяца. И ни за что! Ну красный «квас» пустил бы из кого, а то — пустяк. Пришел я наниматься к Мухамеджанову. Слыхал небось — богатый такой купец. Полный дом добром набит. Слуга побежал докладывать, а я — в прихожей без присмотру оставленный. Вижу: шуба енотовая висит. Смекаю: «Для чего такое издевательство? Нарочно людей смущать?» Понятно, стырил я ее — подхватил, да за порог.
— И не поймали? — поинтересовался Джавад.
— Коли не спалился бы, так с тобой тут лясы не точил. — Не дожидаясь приглашения, Нечаев выпил еще водки. — Прибежал я в ближайший трактир, говорю хозяину: «Гони тридцатку да ставь штоф, а шубу себе забирай!» Трактирщик штоф поставил, да сам, чувырло гнусное, за легавыми послал. Так и повязали, отвели меня в «дядин дом». Хорошо еще, что успел штоф осушить.
Поймав недоуменные взгляды застольников, Нечаев хохотнул:
— Ну в тюрьму, серость ваша необразованная. Я всю музыку блатную прошел, потому как уже прежде был сиделым.
— За что?
