В голове гудит, когда она наконец находит в себе силы замолчать и открывает глаза. Генри смотрит на неё печальным взглядом и не говорит ни слова. Как бы то ни было — еще чуть чуть, и ей придется уйти, оставив его тут в одиночестве, предназначенным для одних лишь мучительных кар, но она может ему дать сейчас лишь только свою молитву.
Она взмахивает крыльями, поднимаясь над землей, и подается вперед, как можно ближе к нему, настолько близко, чтоб смочь коснуться его влажного от пота лба своими пересохшими губами. В эту секунду она не боится боли, что грозит ей, соприкоснись она с крестом хоть кончиком крыла. Она готова принять это наказание, это малая плата за возможность его приободрить.
— Держись, — шепчет она, ловя его опустошенный взгляд.
А затем его оковы размыкаются, и демон падает на землю.
Первое что делает Агата — бросается к Генри. Как позже она понимает — это было необдуманно, освободившийся демон часто резко сталкивается со своим голодом, и ангелу в это время с ним рядом лучше не находиться, но тем не менее Агата сделала ровно то, что делать не рекомендовалось ни в коем случае. Демон упал с креста не очень удачно — вниз лицом, даже не успев сгруппироваться, и лежит на горячей земле, не шевелясь.
— Ты цел? — Агата хватается за его плечи, пытаясь его приподнять. Генри дергается, приподнимается на руках, садится на колени и хищно уставляется на Агату. Её сердце вдруг испуганно замирает, поневоле вспоминается, что за пять сред, что она сюда приходила, четыре раза он высказывал желание впиться в её сущность своими демоническими клыками.
Генри подается вперед с истинно дьявольской улыбкой на губах. Агата даже не вздрагивает — в конце концов, у неё нет возможности сбежать от исчадия ада. Так хоть все закончится быстро, глядишь, через несколько месяцев она и придет в себя в Лазарете. Когда губы демона вдруг накрывают её собственные, Агата, в уме уже представившая долгие дни в состоянии парализованной демоническим ядом и поврежденной души, ощущает, как звенит в ушах, заглушая даже слабые стоны распятых. Его губы были еще прохладными от выпитой им воды, и он нежно ласкал её губы языком, будто умоляя о взаимности. Агата сама не знает, почему размыкает губы, почему вдруг тянется ему навстречу, запоздало замечая, что под её пальцами его голые плечи, и она стискивает их так, что скорее всего впоследствии у Генри останутся синяки. Поцелуй торопливый, но даже его хватает, чтобы сердце выкрутилось в груди в морской узел. Всего пятнадцать мгновений, пятнадцать оглушительно-громких ударов сердца в груди, пять столкновений двух языков, от которых кровь не только нагревается, но и вскипает пузырьками. А потом Генри отстраняется, ухмыляясь.
