— Маргарита Владимировна-а-а?
Я вздрогнула. Тридцать пар глаз смотрели на меня и ждали.
«Ждали? Чего же они ждали?» — спросите вы меня.
Когда я войду в реальную жизнь.
«Вы же учитель! Должны, голубушка, держать себя в руках!»
Верно. Со стороны все это выглядит ужасно нелепо. Учитель стоит перед классом с зажмуренными глазами и мелко вздрагивает.
«Да, зрелище еще то! Так и хочется пригласить в класс директора».
«А вот этого делать не надо! — быстро реагирую я. — Директор — это чиновник, поэтому ничего не поймет!»
«А кто же поймет?»
«Мои ребята, — шепотом отвечаю я и смотрю на обращенные ко мне лица. — Они знают, что время от времени я уношусь в свои фантазии и начинаю разговаривать сама с собой».
«Это не лицей, а дурдом какой-то!»
— Маргарита Владимировна-а-а? — слышу я опять густой баритон. — Все тип-топ?
— Тип-топ, — говорю я и улыбаюсь высокому парню, стоящему прямо предо мной. — Я уже с вами. Спасибо, Петя!
— «Мои мысли — мои скакуны!» — громко говорит Петя.
— Это цитата?
— Это строчка из песни Газманова, — кричит мне Пуся.
На ее пухлых щечках две маленькие ямочки весело подпрыгивают вверх.
— Хорошая строчка! «Мои мысли — мои скакуны». Это как раз про меня!
Ребята смеются и переводят внимание друг на друга. Они начинают вести разговорчики-междусобойчики и на время обо мне забывают.
— Пожалуй, начнем! — говорю я.
Ребята замолкают. Я делаю паузу и иду между рядами. Опытные учителя, как и хорошие актеры, умеют выдержать паузу, после которой, как правило, внимание детей собирается в нужный фокус.
— Начнем с того, что коротко вспомним о судьбе главных героев воображаемого сочинения.
Я останавливаюсь возле доски и, вытянувшись в струнку, становлюсь как бы выше ростом. Мои ноги в туфлях на высоком каблуке напрягаются, и я чувствую себя словно в ожидании старта.
— Пожалуй, я начну, — раздается голос Саши Гламурова.
— Поехали! — отвечаю я и отхожу к двери.
Стоять сейчас рядом с Шуриком — значит нарушить правила игры. Теперь центром внимания должен быть только он. Откинув назад длинные волосы, Шурик погасил улыбку, обычно не сходившую с его лица, и начал:
— Надо сказать, что судьба героев рассматриваемых произведений, не вызывает у меня ни малейшего желания поерничать или пошутить. Более того, перечитывая Шолохова и Солженицына, я постоянно ловил себя на мысли, что жизни Соколова, Шухова и Матрены во многом очень похожи. Лишения, страдания, потери, борьба за выживание. Какие чувства могут возникнуть у нормального человека, следящего за их судьбой? По-моему, очевидно: щемящая грусть и жалость. Возьмем, например, судьбу Андрея Соколова. Хороший русский мужик, добрый, порядочный. Всю жизнь трудился, не покладая рук. И что дальше? А дальше война. Сначала погибает его семья, затем — плен, далее — гибель единственного оставшегося в живых сына. Кажется, после таких ударов уже и не встать, а если и встанешь, то или ожесточишься, или сопьешься.
