Нужно ли говорить, с каким волнением ждал я этой встречи. Нетерпение мое было столь велико, что я пришел на улицу Рубинштейна неприлично рано. Вероятно, не было еще и десяти часов. Ольга и Макагоненко хлопотали вокруг стола, и без того заставленного бутылками, вазами, блюдами с закусками. Понадобилась и моя помощь: я все время таскал что-то из кухни в столовую и обратно. На Ольгу никак нельзя было угодить — то ей казалось, что салат плохо заправлен, то поданы не те бокалы, то рано вынули из духовки некое изысканна блюдо, которым она собиралась поразить в самое сердце даже такого искусного кулинара и требовательного гастронома, как Юрий Павлович Герман.
По поводу этого блюда между Ольгой и Макагоненко внезапно возникла перепалка. Макагоненко, скажем, утверждал, что на стакан молока достаточно яйца и ложки сахарного песка, а Ольга, ссылаясь на Елену Молоховец и прочие авторитеты, доказывала, что ограничиться этим значит погубить все дело. Одна сторона (Макагоненко) защищала свою точку зрения, в общем, довольно вяло, зато другая сторона спорила с непритворным и, скажу по совести, немало удивившим меня воодушевлением. Я вновь и вновь вспоминал "слезу социализма", стол, накрытый газетами, чай из толстых стаканов, продавленные венские стулья... Передо мной сегодня была опять другая Ольга, словно спешившая наверстать все, что упустила в молодости.
Наконец пришли Германы и Шварцы. Когда сели за стол, Ольга погасила электричество и зажгла свечи.
— Посмотри, Танюша, что наша Олечка устроила! — медовым голосом воскликнул Герман. — Как тебе это нравится? — Он указал на то блюдо, которым Ольга собиралась его поразить. — Фантастика!
Ольга сияла. Видно было, что она счастлива принять нас в своем доме, где так празднично горят свечи, накрыт такой новогодний стол, где так парадно, чисто, уютно, светло. То и дело она вскакивала и бежала на кухню, чтобы принести еще одно впопыхах забытое блюдо. Ее лицо светилось счастьем хозяйки, принимающей своих друзей так, как ей хочется и как они, по мнению, того заслуживают. Хозяйственная Ольга! Это было непохоже на девочку с вершины Мамиссона...
Само собой получилось так, что руководил нашим немноголюдным застольем, конечно, Шварц. Каждому из нас он посвящал короткие юмористические спичи.
После смерти Шварца Ольга написала о нем: "Изумительный драматург и, несомненно, последний настоящий сказочник в мире, человек огромного, щедрого, чистого, воистину сказочного таланта". Но и при жизни Шварца она отзывалась о нем с любовью и восхищением. Ко дню его шестидесятилетия она написала:
