“Оставьте коня! Не трогайте проклятую игрушку! Это смерть! Коварные эллины обманывают вас!”
Но разве слушали ее, разве хоть один раз в жизни, хоть один человек на свете, хоть кто-нибудь, когда-нибудь разве послушал ее? Поверил ей?
Послушал ее Парис, когда просила, заламывала руки, плакала, валялась в ногах у него сестра, умоляла не ходить в Элладу, не тревожить царя Менелая, забыть о прекрасной Елене?
Или в тот солнечный день, когда вопила она, кричала, заходилась от горя страшных предчувствий, — а Парис и Елена, влюбленные, гордые, торжествующие, шли с корабля во дворец под радостные приветствия толпы?
“Прекраснейшую женщину мира в прекраснейший его город!”.
“Пусть знают греки могущество троянцев: сегодня мы овладели спартанской царицей, завтра овладеем миром!”
“К длинному носу Менелая подходят рога, которые наш Парис вырастил у него на лбу!”
И так далее… Ах, сколько упражнений в красноречии и остроумии, сколько надежд…
Где теперь Парис? Покинутая им нимфа Энона дождалась, наконец, возвращения своего возлюбленного… получила его мертвое тело.
Когда просила царевна Елену вмешаться, оставить Париса, успокоить Менелая, сделать хоть что-нибудь, пожертвовать хоть чем-то для людей, которые любили, обожали, боготворили ее? Даже взглядом не удостоила Кассандру прекраснейшая женщина мира.
Накануне ужасной ночи, когда конь уже находился в стенах обреченного города, а грекам до победы оставалось только дождаться наступления темноты, троянская царевна побежала в храм Аполлона.
Кассандра никогда не знала, ни откуда появлялся Аполлон, ни куда исчезал. Для того чтобы вызвать его, она должна была приложить руку к губам статуи. В ответ на поцелуй мраморного Бога происходило следующее.
В первом случае, и так выходило чаще всего, статуя Бога плавно отъезжала вправо. Затем внешняя стена за статуей гармошкой отодвигалась влево. В результате открывалось огромное зеркало. Изнутри оно вспыхивало странным неестественным огнем, при этом оставаясь холодным.
Кассандра знала, что огонь, освещавший зеркало, не греет, потому что однажды подскочила и украдкой потрогала. Почти неуловимое движение, которое скорее всего осталось бы незаметным для человека, у Бога вызвало гомерический хохот.
Аполлон появлялся тотчас же после вспышки. Всегда по ту сторону зеркала. Бога можно было видеть, слышать, но нельзя было потрогать, нельзя было почувствовать его запах или тепло. Будто не живое существо находилось перед царевной, а лишь оживало его изображение.
