Солнечный зайчик, едва зафиксировавшись в размерах и форме, встрепенулся, подпрыгнул, забегал. Яркий, неуловимый, мелькал перед глазами, по шлему, пока не разбудил осязание.
Выяснилось, что шлем жаркий. И день жаркий… причем жара — весомая, густая, плотная, ее можно трогать… Но нельзя глотать: обжигает губы, перехватывает дыхание.
Шлем вместе с прыгавшим солнечным зайчиком придвинулся так близко, что зайчик, внезапно приостановив беспорядочные прыжки, разросся до размеров всего шлема. От этого обжигающего сверкания под веками что-то взорвалось. В результате взрыва обострился слух.
Из нечленораздельного гула толпы стали отчетливо выделяться скрежет доспехов, свист бича, лязг цепей, а еще — крик боли, хриплые ругательства, визгливый смех.
От этого смеха проснулось обоняние. Лучше бы оно не просыпалось. Сразу терпко и отвратительно запахло: потным телом, трухлявым деревом, винным перегаром, гнилью…
Забившаяся в рот пыль, смешиваясь с мелкими каплями пота на губах, вызвала к жизни последнее из пяти чувств. Резкий, гадкий вкус острой солено-горькой сухости.
Теперь, когда во всех параметрах определились составные части действия, можно было начинать рассматривать всю картину в целом.
— Спокойно. Спокойно. Торопиться не надо, — откуда-то издалека донесся размеренный голос Лона. — Не гони себя. Жди, когда все само собой сойдется в одно целое, уложится в сознании. Главное, не бойся уйти отсюда совсем, ты вернешься… Я верну тебя, если что…
Поднятая пыль неровно ложилась на дорогу и была на ощупь похожа на хорошо взбитые сливки. Или на невесомый шелк, в который приятно погружаться глубоко, как можно глубже, босыми ногами. Пыли хватало на все: она устилала землю, скрипела на зубах, неопрятной корой покрывала лица, руки и ноги, а сандалии — сплошным серым налетом.
По дороге брели три окровавленных, измученных побоями, жарой и жаждой человека. Несчастные спотыкались, шатались, падали под тяжестью огромных деревянных крестов. Подгоняемые ударами бичей, через силу поднимались, брели все дальше и дальше вперед.
Двое были разбойниками: силой ножей и мускулов отнимали у людей золото, драгоценности, жизни. Третий был философ и поэт: силой слов помогал людям познать и понять жалость, доброту, понимание.
Двое ненавидели других людей. За эту ненависть они должны были погибнуть. Третий людей любил. За эту любовь он должен был погибнуть наравне с первыми двумя. Все трое не просто обречены на смерть. Они обречены на мучительную смерть.
