Вряд ли кто-то знает, чего добивается Отонаси-сан. Но это не имеет значения. В конце концов, мы только одно можем написать.
Единственное имя – «Ая Отонаси».
Первым свой листок отнес Отонаси-сан Харуаки. Увидев, как он встает, еще несколько человек следуют его примеру. Выражение лица Отонаси-сан остается неизменным, когда она берет у Харуаки листок.
Похоже, он дал… н е п р а в и л ь н ы й о т в е т.
– Харуаки, – зову я его, когда он, обменявшись парой слов с Моги-сан, возвращается в мою сторону.
– Что такое, Хосии?
– Что ты написал?
– Мм? Ну, написать можно было только «Ая Отонаси», правда? Правда, я чуть не забыл написать последнюю букву, – отвечает Харуаки; почему-то у него вид немного унылый.
– …Ну да, наверно, только так…
– Ну так не тормози и напиши уже!
– Но ты правда думаешь, что она все это затеяла, чтобы заставить нас написать это имя?
Если так, я совершенно не понимаю, какой в этом смысл.
– Разумеется, нет, – мгновенно отвечает Харуаки, подтверждая мои сомнения.
– Э? Но… ты ведь написал «Ая Отонаси», да?
– Ага. …Слушай, Дайя ведь настолько умный, что это уже даже не смешно, верно? Ну, правда, при этом его характер настолько ужасен, что это тоже не смешно.
Из-за внезапной смены темы я наклонил голову.
– А он сказал, что написал бы просто «Ая Отонаси». Значит, ему не пришло в голову что-то еще, что можно было бы написать. Разумеется, у меня то же самое. Я что хочу сказать: в общем, если мы ничего не можем придумать, значит, и ничего другого написать тоже не можем.
– Если ты не можешь о чем-то подумать… ты не можешь это написать.
– Точно. Другими словами, это направлено не на нас.
У меня такое чувство, что слова Харуаки попали точно в яблочко. Похоже, тут он прав.
Иными словами, Отонаси-сан безразличны все одноклассники, она затеяла это все исключительно р а д и т о г о е д и н с т в е н н о г о ч е л о в е к а, к о т о р ы й м о ж е т ч т о - т о п р и д у м а т ь.
Понимаю теперь, почему Харуаки только что был таким унылым. В смысле, он же втюрился в нее с первого взгляда. Он, может, и держится шутом гороховым, но я не знаю никого, кому бы он еще признался в любви. Значит, он был настроен более-менее серьезно.
Но она ему не подыграла. Его существование было просто-напросто проигнорировано… как и предупреждал Дайя.
– …Харуаки, ты на удивление умен.
– Это вот «на удивление» было совершенно не обязательно!
Я скрываю застенчивость от собственных грубых слов за улыбкой, Харуаки горько улыбается в ответ.
